Читать книгу "Доктор и душа. Логотерапия и экзистенциальный анализ - Виктор Франкл"

Уже Хауг в своей монографии показал, что переживание деперсонализации может быть спровоцировано форсированным самонаблюдением. К этому остается добавить лишь некоторые замечания.

Знание всегда есть не только знание чего-то, но и знание и о самом этом знании, и, далее, знание о том, что оно исходит от конкретного «Я». Первичный акт, рефлексируемый вторичным, рефлексирующим актом, сам по себе дан человеку в качестве психического и квалифицируется как психический; качество переживания «психического» формируется именно в рефлексии и через нее.

Попробуем представить эту взаимосвязь на биологической модели. Пусть первичному психологическому акту в этой биологической аналогии соответствуют ложноножки амебы, которая вытягивается от центра клетки навстречу какому-то объекту. Вторичному, рефлексивному акту соответствует в таком случае вторая, меньшая ложноножка, которая «обращена» к этой первой «рефлексирующей» ложноножке. И мы со всей очевидностью понимаем, что эта «рефлексирующая» ложноножка, если ее «слишком натянуть», утратит связь с плазмой клетки и оторвется. И тут мы уже получаем биологическую аналогию деперсонализированного переживания человека, который вынужденно наблюдает за самим собой. Ведь из-за «перенапряжения» того, что мы могли бы назвать «интенциональной дугой» – из-за излишнего самонаблюдения – возникает переживание нарушенной взаимосвязи душевных функций с «Я». Форсированный рефлексивный акт самонаблюдения утрачивает в переживании связь с первичным актом и активным «Я». Отсюда неизбежно следует утрата чувства активности и чувства личности: расстройство «Я» в форме деперсонализации.

Напомним: в сопутствующей рефлексии психического акта сам акт дан в качестве мостика между субъектом и объектом, и тем самым субъект дан в качестве носителя всей психической активности. «Имея что-то», я имею и что-то, и «иметь», и «себя самого»: я сам ведь и есть собственное становящееся осознанным «Я». Для такого осознания через саморефлексию также предлагается биологическая модель, а именно филогенез конечного мозга: кора головного мозга – анатомический коррелят рефлексирующего сознания – охватывает, «изогнувшись», мозговой ствол, органический субстрат бессознательных влечений – и так же тормозящая функция сознания «рефлексирует вокруг» инстинктивных реакций диэнцефального центра.

Мы сказали, что «интенциональная дуга» рефлексивного акта в случае деперсонализации так «натянута», что может разорваться, и таким образом пытались продемонстрировать расстройство чувства «Я» при форсированном самонаблюдении. Теперь становится ясно, что «гипотония сознательного» при шизофрении может или даже должна привести к аналогичному результату – расстройству «Я», как и «гипертония сознательного» при психастении, то есть и у шизоидных психопатов, и при усиленном самонаблюдении психопатов, страдающих неврозом навязчивости. Разница между шизофреническими расстройствами «Я» и психопатической деперсонализацией заключается лишь в том, что при первых (в связи с «гипотонией сознательного») интенциональная дуга «провисает», а при второй (в связи с «гипертонией сознательного») интенциональная дуга напрягается так, что «разрывается».

Когда уровень сознательного снижается, как обсуждалось выше, в момент засыпания, также отмечается физиологическая, то есть непатологическая, «гипотония сознательного». И мы ожидаем, что она проявится также в снижении тенденции к рефлексии. Мы можем в самом деле отметить, что во сне рефлексивная составляющая мышления более-менее отступает. Это отступление имеет явное последствие: образные элементы «свободно накапливающихся представлений» могут разыгрывать свои галлюцинаторные игры без коррекции со стороны рефлексии.

Напоследок всмотримся в данные специального экзистенциального анализа, указывающие на существенные различия между типом переживаний у страдающих неврозом навязчивости и шизофреников. При неврозе навязчивых состояний человек страдает от недостатка функции смешения и как следствие – от избыточной осознанности. Шизофреник страдает от «гипотонии сознательного» вследствие «недостатка психической активности». Отчасти в реальности, отчасти в переживаниях шизофрения доводит до ограничения «Я» не только как сознательного, но и как ответственного бытия, как ответственного бытия субъекта (переживание чистой собственной объектности и принцип пассивности!). Но вопреки всему даже у шизофреника сохраняется какой-то остаток свободы по отношению к судьбе, а также по отношению к болезни, который всегда есть у человека, даже у больного, в любых ситуациях и в любой момент жизни, вплоть до последнего вздоха.

III. От светской исповеди – к медицинскому душепопечению

Saluti et solatio aegrorum[58]

В первой главе я старался показать, что современную психотерапию следует существенно дополнить, а именно применить в лечении души еще и духовное измерение. Данная глава посвящена возможности осуществить такое расширение терапии.

В первой главе мы заложили основы логотерапии, а далее в какой-то момент логотерапия оборачивается экзистенциальным анализом. Остается вопрос, должен ли – и вправе ли – психотерапевт заходить дальше этого пункта.

Психотерапевтическое значение исповеди подтверждается со всех сторон. Вновь и вновь мы убеждаемся, что возможность выговориться сама по себе оказывает существенное психотерапевтическое воздействие. Все, что говорилось в предыдущих главах насчет объективации симптомов и дистанцирования пациента, применимо к возможности выговориться как таковой, к возможности излить свою душевную невзгоду. Поделившись своим горем, человек облегчает его груз.

Психотерапия, в особенности психоанализ, брала на себя роль светской исповеди. Логотерапия, и в особенности экзистенциальный анализ, берет на себя роль медицинского душепопечения.

Поймите это правильно. Медицинское душепопечение – не эрзац религии и даже не замена психотерапии в том виде, в каком она существовала до сих пор, но, как мы уже говорили, их продолжение. Верующему человеку, обретающему спасение в сокровенной метафизике{101}, нам предложить нечего, нечего было бы ему дать. Но загвоздка в том, как пойдет дело с неверующим человеком, если он в поисках ответа на глубоко волнующие его вопросы обратится к врачу. Если логотерапию заподозрят в попытке стать суррогатом религии, скажем заранее: это ей совершенно чуждо. И логотерапию, и экзистенциальный анализ мы осуществляем как врачи, и врачами останемся. Мы не собираемся конкурировать со священниками. Но мы хотим расширить круг медицинской ответственности, привлечь новые возможности медицинского душепопечения.