Читать книгу "Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город - Джордж Манро"

Частное строительство, как и значительная часть казённого строительства, осуществлялись в основном этими крестьянами-отходниками, работавшими на стройках. Из-за того, что погода безжалостно укорачивала тот период в году, когда имело смысл производить строительные работы, их надо было организовывать очень чётко, не упуская ни минуты благоприятных условий дневного света и тепла. Каждый год ранней весной в город толпами стекались рабочие из многих областей России, причём земляки из одной местности обычно специализировались в определенной профессии[430]. Эта тенденция к единой специализации рабочих в пределах одного географического ареала существовала не только в строительном деле. Люди из того или иного уезда славились как портные, рыбаки, мясники, из других мест приходили официанты, булочники и другие специалисты. Важно отметить, что работники часто собирались в артели ещё до того, как отправиться в город. От года к году мастерство артели становилось всё известнее в столице, и потому ей всё легче становилось находить работу. Деля свою жизнь между родной деревней и Петербургом (и тем самым усиливая экономический потенциал как столицы, так и сельской местности), эти люди – в большинстве своем государственные крестьяне – проявляли удивительную приспособляемость к возможностям столичного города. Эта лёгкость сезонного перемещения из деревни в город и обратно запускала процесс, который в конце концов приводил к окончательному разрыву крестьян с деревней и к превращению Петербурга в их дом[431].

Люди, сбивавшиеся в артели в своих деревнях, чтобы отправиться в отход в Санкт-Петербург, обычно с успехом находили себе применение по профессии. Не так просто обстояло дело для тех, кто искал работу в одиночку, даже если они обладали высоким мастерством, потому что рынок труда развивался медленно. Одиночки часто давали объявления о поиске работы в «Санкт-Петербургских ведомостях». Опытные и умелые специалисты находили работу быстрее всех, если только – как обстояло с переводчиками – предложение не превышало спрос. Люди без особых умений и талантов часто ходили от дома к дому, предлагая свои услуги. Они могли рассчитывать на место прислуги, а грамотные – попасть в писари, но в обоих случаях с таким жалованьем, которое едва покрывало плату за жильё и пропитание[432]. Купцы часто заключали контракты с государственными и частными предприятиями на обслуживание тех или иных повседневных нужд, как показывают нижеследующие три примера. Купец Егор Волков поставлял дрова на Императорскую шпалерную мануфактуру в начале 1760-х гг.; платили ему в зависимости от объёма поставок. Он также подряжался на один год поставлять туда лимонный сок и мыло. Другой купец, Иван (Иоганн) Штарк, в нескольких местах покупал продовольствие и поставлял его по контракту в казенный сиротский приют. Он был одним из многих подрядчиков, снабжавших продовольствием это учреждение. Наконец, в 1793 г. Государственный ассигнационный банк поместил объявление в «Санкт-Петербургских ведомостях», гласившее, что он ищет человека, готового служить швейцаром и дворником за договорную сумму, меньшую, чем запрашивали другие желающие поступить на место. Это значит, что обслуживающий персонал иногда нанимали по контракту из частных лиц[433].

Западноевропейцы, особенно французы, оказывались большими мастерами продавать свои услуги в роли гувернеров, домоправителей, парикмахеров и т. д. Так, француз-парикмахер добился на службе у одного русского дворянина жалованья размером в 200 руб. в год, сверх платья, стола и экипажа[434]. В самом деле, богатых русских бар так завораживала мысль о найме французов для выполнения каких-нибудь реальных или вымышленных услуг, что в обществе распространились язвительные шутки о том, как французская прислуга и наёмные специалисты этим пользуются. Сатирический журнал Николая Новикова «Трутень» опубликовал следующее «объявление»:

«Кронштадт. На сих днях в здешний порт прибыл из Бордо корабль; на нем, кроме самых модных товаров, привезены 24 француза, сказывающие о себе, что они все бароны, шевалье, маркизы и графы, и что они, будучи несчастливы в своем отечестве, до такой приведены крайности, что для приобретения золота принуждены были ехать в Россию. Они в своих рассказах солгали очень мало, ибо, по достоверным доказательствам, все они природные французы, упражнявшиеся в разных ремеслах и в должностях третьего рода; многие из них в превеликой ссоре с парижской полицией . Ради того приехали они сюда и намерены вступить в должности учителей и гофмейстеров молодых благородных людей»[435].

Конечная цель многих иностранных проходимцев выявляется из следующего рассказа, почти наверняка апокрифического. Некий француз, сын ремесленника, «произвел себя в шевалье де Мансонж» и поступил в Петербурге к одному знатному дворянину учителем его детей за 500 руб. в год, помимо прислуги и экипажа. Мнимый шевалье услышал от одного недоверчивого немца такой вопрос.

«– Скажите мне, – спрашивает его немец, – чему будете обучать поручаемых вам воспитанников? Ибо между нами сказать, вы и сами, кроме французского языка, ничего не разумеете, а в этой науке всякий французский сапожник не менее вашего учен!

– Что за нужда! – отвечает француз. – За что бы ни давали мне деньги, лишь бы я получал их! Глупо делают родители, что поручают воспитание детей своих мне, а я, напротив того, делаю очень умно, желая получить деньги даром. В должность учителя я вступаю не для того, чтобы учить моих воспитанников, но чтобы запастись деньгами. А накопя несколько денег и сойдясь с молодыми людьми, сделаюсь и учителем, и купцом. Начну выписывать французские товары и постараюсь получать их беспошлинно. Примечайте теперь, как они достанутся мне дешево: пошлина не плачена, лавки для них не нанимаю, купеческих поборов не плачу и никаких тягостей не несу. Товары мои стану распродавать знакомым молодым людям за наличные деньги, а если в долг, то стану приписывать в счетах и брать векселя. В пять лет буду я иметь несколько тысяч рублей и ворочусь в свое отечество. Меж тем, как и самая справедливость того требует, буду ругаться орудиями, служившими к моему обогащению, как варварами и невеждами!»[436]