Читать книгу "Все в твоей голове. Экстремальные испытания возможностей человеческого тела и разума - Скотт Карни"

— Погодите! — кричу я. Мой крик эхом отражается от каменистых склонов каньона. Я прохожу мимо проводников. Они спорят между собой на суахили. Им известно, что, если во время восхождения что-то идет не так, часть вины и последствий будет возложена и на них. За мной идет только Бернаэтс.

Бельгийки удрали от Хофа. В полном одиночестве он стоит в шортах, завернувшись в одеяло, в сотне метров выше по склону.

— Почему бы не дать нам еще час? — кричу я наверх. — Даже проводники не пойдут за тобой.

Ветер, видимо, относит мои слова со склона, и Хоф воспринимает это как оскорбление.

— Не смей угрожать мне, Скотт! — ревет он в ответ, а ветер злобно подпевает ему.

— Откуда мне знать, может, я пойду за тобой, а ты бросишь меня в горах, как бросил остальных?

Эти слова он, похоже, расслышал. На уступе подо мной в полном одиночестве шел процесс осознания. Да, он может дойти до вершины, но стоит ли, если больше никто не пойдет? Нужно время. Секунд, может, пятнадцать. Может, минута. Но когда он отвечает, голос его спокойнее.

— Я тебя не брошу, — мгновение он молчит. — Обещаю.

Немного, но пока достаточно. Через пару минут мы с Бернаэтсом идем следом за Хофом. Мы оборачиваемся на Кибо — сверху он кажется еще более безжизненным. Мы видим, как пререкаются проводники, а бельгийки машут в нашу сторону. Что они говорят, непонятно.

— Может, они тоже придут, — с горькой надеждой говорит Хоф. Но всем нам понятно, что вряд ли.

Хоф отворачивается и делает небольшой шаг по склону. Еще один. Мы — за ним. По-ли, по-ли.

Следующие полчаса я все больше молчу, а передо мной мелькают его кроссовки и расписанные птицами плавки. Слышно только постукивание алюминиевого посоха, хруст ботинок и непрерывное дыхание. Эти ритмичные звуки гипнотизируют, но мне никак не выбросить из головы один вопрос: зачем я иду в горы за этим безумцем? Хоф много чего умеет, но руководить людьми — определенно не его стезя. У меня есть сомнения, сдержит ли он свое слово или же, когда мы преодолеем тот или иной подъем и меня оставят силы, он ринется дальше. Я понимаю, что иду вовсе не за безумцем, только когда замечаю, что его кроссовок оскальзывается на камнях — один неверный шаг, даже его колоссальная стойкость на мгновение дает сбой. Я следую не за пророком. Я иду даже не за Уимом Хофом. Я пошел в горы после долгих лет — шаг за шагом — работы над собственной природой. Я придерживаюсь своих правил, своих отношений в группе и даже к самой горе. Меня не волнует, побьем ли мы рекорд. Я хочу определить предел своих собственных возможностей.

Эти мысли придают на некоторое время живости моим шагам. Я больше не злюсь на него. Тут же все мое многослойное одеяние и протест, который она подразумевает, кажется не к месту. Я сбрасываю рюкзак и раздеваюсь до пояса. На этой части склона ветер не такой свирепый, и даже при медленном темпе моих усилий достаточно для поддержания тепла. Я разделся — и это кажется небольшой победой. Если я и надену что-нибудь опять, то уж не из-за слов или действий Хофа. Безумен он или нет, это испытание — для меня. Дойду я до вершины или потерплю неудачу, зависит от меня.

Хоф идет, сцепив руки за спиной и сосредоточившись на каждом шаге вверх по тропе. До края вулканического кратера нам остается подниматься еще 762 м вверх, но с каждым шагом мы все ближе. На склоне небольшая ложбина, заслоняющая Кибо. Но я все равно оборачиваюсь — за нами в гору мчится какой-то смазанно-красный колобок. Он быстро нагоняет нас — два его шага, как один наш. Я рассказываю остальным. Мы прищурившись глядим вдаль и узнаем его. Это — Салим Хамис Нгони, один из самых молодых проводников в экспедиции. Как бы они там внизу ни спорили, его либо послали присматривать за нами, либо он пошел по собственной инициативе. Мы и остановились отдохнуть на груде скал, он добрался до нас через сорок пять минут.

Еды у нас собой немного, ведь мы не пополнили запасы в Кибо. Но я выуживаю из рюкзака два батончика гранолы. Бернаэтс распаковывает какой-то энергетический гель с лекарственным вкусом, и мы съедаем все это. Мы уже так высоко, что одновременно жевать и дышать тяжело. Каждый кусок пережевываемой пищи занимает место, которое можно было бы использовать для вдоха. У всех нас показатели содержания кислорода выше 90 %, за исключением Хамиса Нгони, у которого 70 %. Он не практиковал дыхание по методу Хофа. Мне интересно, неужели он и другие проводники так привыкли каждый месяц ходить в горы и поэтому чувствуют себя хорошо даже при недостатке кислорода.

У организма есть множество разных способов согревать себя, и точно так же у него есть и широкий спектр стратегий и техник для восполнения недостатка кислорода на большой высоте. Для меня же эффективным оказался метод дыхания. Наша четверка, выстроившись в ряд, продолжила подъем. Впереди идет Хамис Нгони. Время от времени ритм наших шагов убаюкивает меня, и я сбиваюсь с осознанного темпа дыхания. Я отвлекаюсь, и вдыхаю столько воздуха, сколько подсказывает сознание, забывая направлять свое дыхание. Тогда-то горняжка и проявляет себя. Все неуловимо меркнет, и кажется, что каждый шаг дается все труднее. Потом, понимая, что слабею, я выполняю тридцать частых вдохов, и все снова становится ярким так резко, словно я снял солнечные очки. Походка стала легкой, и у меня есть силы продолжать путь. На этой высоте гора заставляет меня остро осознать свое тело. Мне даже кажется, что я чувствую, как энергия от батончика гранолы циркулирует по организму, по мере того как митохондрии в клетках жадно поглощают сахара, отдавая животную силу мышц.

Мы миновали небольшую пещеру, а потом ровную площадку. После этого петляли, ощущая под ногами что-то вроде вулканического песка. Вытягивая шею, я различаю белое пятно снега вверху — значит, там кромка кратера. На самом деле точка Гилмана — это не самая вершина Килиманджаро, но именно здесь можно перевалить через гору и начать спуск по противоположному склону. До настоящей вершины, Ухуру, еще полтора часа хода по краю кратера и еще несколько сот метров подъема. Я, Хоф и Бернаэтс, все мы согласны, что для наших целей подойдет и точка Гилмана. Нам не нужно идти дальше, чтобы что-то себе доказать. Такой скромный плюс к нашим свершениям просто не стоит еще трех часов ходьбы туда и обратно. Как бы то ни было, когда я перевожу взгляд со снегов на темные тучи, которые начали окутывать вершину, расстояние до точки Гилмана вызывает головокружение. Я предпочитаю идти, опустив голову.

Через полчаса мы доходим до участка пути, где гравийная тропа уступает место валунам. Его называют Ямайка Рокс. Тут нам кое-где приходится идти, перехватываясь руками. Это самый технически сложный участок подъема, а еще хуже, что неожиданно начинается сильный снегопад и дует шквалистый ветер. Температура около минус 15 градусов, потом я рассчитал, что за счет воздействия ветра на голую кожу на самом деле было примерно минус 35. Этого достаточно, чтобы получить обморожение всего через пару минут, хотя я и шел с голым торсом вот уже несколько часов. Я замечаю, как Хоф споткнулся о груду камней, и ему пришлось опереться рукой. Все мы уже явно на пределе своих возможностей. Несмотря на скорость подъема, холод и ледяной ветер, я знаю, что мне нужно направить все свои силы лишь на то, чтобы передвигать ноги. Я снова надеваю свитер и, готовясь к последнему рывку, неуклюже втыкаю посохи в скалу.