Читать книгу "На Фонтанке водку пил - Владимир Рецептер"

«Есть только два ухода, — думал Р. — Один — в незнакомую жизнь, другой — в смерть, но оба связаны с неизвестностью и требуют правды и силы. Рано или поздно это предстоит всем, и каждый уход похож на выпускной экзамен: там, за чертой, — свобода…»

В автобусе ее снова поздравляли и предлагали саке, а Наташа опять врубала «Three days», и Анни Ленокс находила все новые краски. Беззвучно работал мощный «кондишн», и Наташа отчаянно простудилась в дороге, а в «Истории лошади», куда ее ввели молодой кобылкой, нужно было хорошо петь под требовательным взглядом нашего Маэстро.

Кавалькада подошла к парадному причалу «Hotel Osaka Grand» в 18 часов 50 минут, изучив все повороты, капризы и прогибы могучего хайвея Токио — Осака за девять с половиной часов.

Расселение прошло безболезненно, так как на погонах отеля было на две, а то и на три звезды больше, чем у «Сателлита». Лидеров поместили в шестом этаже, и Сене достался дивный номер под цифрой 621, а артиста Р., помня его токийскую эскападу, приподняли на этаж выше…

Пока чемоданы вносили в холл и шла раздача ключей, к Олегу Басилашвили незаметно подплыл заместитель нашего продюсера и сказал:

— Дорогой Орег Варерьянович! Я знаю, у васе сегодня с днем рождения, приграшаю васе в ресторан!..

Заместитель был подшофе, а рядом стоял Миша Волков.

— Спасибо, — сказал Олег, — вот у моего товарища Михаила Давидовича тоже день рождения!.. Мы родились в один день.

Поддатый заместитель повернулся к Мише:

— Михаил Давидович, поздравляю васе и приграшаю тозе в ресторан!..

Читателю может показаться, что неуклюжий автор выдумывает бесконечные и совпадающие с японскими гастролями дни рождения для собственного удобства и украшения бедного сюжета. Но это — не более чем случайная правда, возьмите «Театральную энциклопедию» и убедитесь. И хотя на эти страницы выходит далеко не вся подноготная героев, и далеко не все детали общежития предаются праздной огласке, как отказать себе и читателю в утешительных радостях календарно узаконенных застолий?..

Имя заместителя нашего продюсера, к сожалению, забылось, но щедрость его была оценена, и, не привлекая к себе коллективного внимания, советско-японское трио вошло под сень ресторанных пальм.

Мгновенный официант раскрыл перед ними туманные карты.

— Что вы хотите? — спросил Олега кутящий заместитель, а Олег с той же щедростью переадресовал вопрос Мише. И тут, вспомнив актерскую молодость и киевский ТЮЗ, Волков с некоторым вызовом сказал:

— Хочу котлету по-киевски!..

— Вот это да, — сказал Басилашвили. — Красивый заказ!.. А что?.. Я бы тоже не отказался от котлеты по-киевски!..

Услышав перевод, официант сделал короткую паузу, но заместитель, повысив голос, добавил русского матерка, на столе мигом появилась смирновская водка, и господа артисты выпили за свое здоровье. Самым удивительным было то, что котлеты по-киевски, приготовленные в лучших традициях украинской кухни, тоже появились очень скоро. И тут Миша сплоховал, не учтя с дорожной голодухи характера блюда: едва туповатый нож пробил плотное тельце куриной торпеды, как ароматный жир стрельнул в его гордую грудь. Это была расплата за попытку избежать коллективного праздника: народ ждал, и с именинников причиталось…

Не успел Р. распаковать предметы первой необходимости и привести в порядок бренное тело, как в боковую, не замеченную им прежде дверь раздался стук. Р. повернул ручку и, открыв легкую створку на себя, встал лицом к лицу с Г.И. Сухановым. Оказалось, что их номера не просто соседние, но сообщающиеся и помимо сепаратного выхода в коридор снабжены, одна в одну, двумя дверцами в смежной стене, так что каждый из проживающих был волен запереть или отпереть тайный лаз к ближайшему соседу.

Директор оказался при галстуке и в светло-бежевом костюме, ему предстоял наблюдательный выезд в зал «Осака-Косэйнэнкин Кайкан», где скоро должна была начаться разгрузка декораций, костюмов и реквизита, а через два дня — пойти спектакли. Геннадий Иванович, или, как его называли некоторые, Геня, вошел к Р. с предложением объединить усилия для производства летучего ужина.

— Хотелось бы какого-нибудь супчика, — беспомощно сказал он. Очевидно, сосед нуждался в бытовой поддержке, а Р. — в партийном пригляде.

В отличие от «Сателлита» «Отель Осака Гранд» обладал большим набором услуг, была даже электроплитка с инструкцией, но раскочегаривалась она невообразимо долго, и где-то между десятью и половиной одиннадцатого вечера 26 сентября 1983 года у соседа было время доверительно поведать Р. одну печальную историю…

Великий русский артист Юрий Михайлович Юрьев большую часть жизни проработал в Александрийском театре, но в момент создания Больдрамте оказался одним из его основателей и с октября 1918 года вплоть до скандального разрыва в конце 1920-го служил именно в нем.

В последние годы своей славной жизни Юрий Михайлович был ужасно одинок. Правда, в его большой двухэтажной квартире на Петроградской стороне обитали две женщины, почитавшие хозяина чуть ли не за Бога и бравшие на себя все домашние заботы. Но женщины не шли у Юрьева в серьезный счет, а близкий ему по духу друг и внучатый племянник Виктор Ялмарович фон Армфельд отбывал срок в ГУЛАГе.

Суханов предположил, что оснований для ареста фон Армфельда у чекистов было несколько: служба офицером царского флота, посещения шведского консульства (в нем текла частица шведской крови) и, наконец, неуместная близость к дальнему родственнику…

После злополучного октября 1917 года морской офицер Виктор фон Армфельд вспомнил о своем певческом голосе и стал искать новой карьеры. Солист Малого оперного, потом — Театра оперетты, он брал посильные ноты и честно трудился до тех пор, пока очередная волна большевистских репрессий не вымыла его из Ленинграда. И Юрьев остался один.

Истосковавшись по другу и будучи не в силах более сносить жестокую разлуку, слабеющий рыцарь Мельпомены решился на отчаянный по тем временам поступок. Он написал заявление в Ленинградское управление госбезопасности, прося отпустить на волю единственного родственника, дабы осужденный фон Армфельд мог скрасить его последние дни.

И случилось чудо: через некоторое время после подачи прошения перед Юрьевым предстал изнуренный человек безо всяких видов на жительство, однако сияющий и счастливо обнадеженный невероятной встречей. В огромную квартиру, заполненную антикварной мебелью, музейной живописью и скульптурой, вернулась радостная идиллия…

Впрочем, казавшаяся современникам безумной, просьба Юрьева была совершенно в его характере. Юрий Михайлович не сгибался даже перед Сталиным. Как рассказывал потрясенный Н.К. Черкасов, на одном из правительственных приемов Хозяин с курящейся трубкой подошел к курящему сигару Юрьеву и спросил:

— Как собираетесь провести отпуск?.. Поедете в санаторию?..

— Нет, — ответил гость, — я — в свою деревню. Мне вернули дом, и я отдыхаю у себя. Мои крестьяне очень меня любят.