Читать книгу "Николай I - Дмитрий Олейников"

Конфликты между православными и католиками по поводу прав на Святые места в Палестине (подвластной Турции территории) фактически отражали конфликт между русским и французским покровителями местных христиан. А поскольку Турция явно отдавала предпочтение католикам и Франции, русский православный царь получил возможность выступить с требованиями восстановления прежних прав и привилегий православной общины в Палестине.

Эти требования зимой 1853 года повезла в Стамбул (на тогдашнем чуде техники — пароходе-фрегате «Громоносец») русская миссия во главе с потомком петровского сподвижника, морским министром князем Александром Сергеевичем Меншиковым. Меншиков вёл переговоры в ультимативном, не терпящем возражений тоне. Он даже позволил себе нарушить дипломатические приличия, показывая, что война России не страшна. Действительно, к 1853 году Николай довёл общую численность своих вооружённых сил до 1 миллиона 365 тысяч 786 человек. В русском флоте было 512 кораблей и 90 тысяч 985 человек[474]. Император говорил: «У меня миллион штыков, прикажу моему министру — и будет два, попрошу мой народ — будет три»[475].

Меншиков и Николай не знали, что за спиной Турции стоит Англия, и английский посол Редклиф, именовавшийся в дипломатической переписке как «второй султан», дирижирует всем ходом переговоров. При этом внешне Англия поддерживала показной нейтралитет (за это её в России позже прозовут «коварный Альбион»). Одновременно Наполеон III инструктировал своего посла в Стамбуле: французский флот отправлен к турецким берегам для того, чтобы на любую попытку России к началу боевых действий ответить объявлением войны.

Весной 1853 года обе стороны русско-турецких переговоров упёрлись в своих позициях по главному вопросу. Николай требовал законодательно оформить право покровительства русского императора над православным населением Турции — так же, как это было сделано относительно покровительства Франции над католиками. Турция утверждала, что речь идёт о многомиллионном населении, и оформление такого права будет явным вмешательством в турецкие внутренние дела. В мае пароход «Громоносец» с русским посольством отплыл обратно в Одессу. Это означало дипломатический разрыв.

В июне Николай решил «припугнуть» турок. Он приказал ввести русские войска в вассальные по отношению к Турции Дунайские княжества. Он уже оккупировал их в революционном 1848 году, но тогда это было воспринято европейским сообществом и самой Турцией как нормальная мера защиты региона от революции. Теперь это было нарушением границы, а значит, — удобным поводом к войне. «Мы и теперь готовы остановить движение наших войск, если Оттоманская Порта обяжется свято соблюдать неприкосновенность Православной церкви», — официально заявил Николай. А в частном письме раскрывал свои намерения: если турки откажутся от его требований, он пригласит Австрию занять Сербию и Герцеговину, объявит их независимость, «и вероятно будут везде бунты христиан, и настанет последний час Оттоманской империи»[476].

Всё лето 1853 года прошло в тщетных попытках снять напряжение дипломатическими путями. Уполномоченные представители европейских государств — Англии, Австрии, Пруссии и Франции — заседали в Вене, чтобы найти приемлемые для всех условия урегулирования конфликта. Время шло, русские войска стояли у Дуная, а Турция не соглашалась на признание особых прав для православных.

В начале осени Николай тайно отправился на свидание с молодым австрийским императором. 13 сентября возле Оломоуца его встретил «жидкий белокурый юноша» — 23-летний австрийский император Франц Иосиф. Николай обнял его и расцеловал: он испытывал к молодому австрийскому императору отцовские чувства. Грянула череда смотров, парадов, спектаклей и, главное, переговоров. Из них Николай вынес уверенность в том, что Австрия поможет склонить Турцию к принятию российских требований. Встреча императоров переместилась в Варшаву, потом в Потсдам, где гостей принимал прусский король. Единение трёх монархов казалось столь же прочным, как 40 лет назад, после победы над Наполеоном.

Вера Николая в союзников была неколебима. Он и не подозревал, что в то же самое время Франц Иосиф писал матери: «Наше будущее на Востоке, и мы загоним мощь и влияние России в те пределы, за которые она вышла только по причине слабости и разброда в нашем лагере. Медленно, желательно незаметно для царя Николая, но верно мы доведём русскую политику до краха. Конечно, нехорошо выступать против старых друзей, но в политике нельзя иначе…»[477]

Свои планы строил и британский министр, а потом и премьер-министр, лорд Пальмерстон: «Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции; Прибалтийский край отходит к Пруссии; королевство Польское должно быть восстановлено как барьер между Россией и Германией (не Пруссией, а Германией); Молдавия и Валахия и всё устье Дуная отходит Австрии, а Ломбардия и Венеция от Австрии к Сардинскому королевству; Крым и Кавказ отбираются у России и отходят к Турции, причём на Кавказе Черкессия образует отдельное государство, находящееся в вассальных отношениях к Турции»[478].

Первого октября Николай вернулся в Царское Село. Там его ждали неутешительные известия. Во-первых, Британия и Франция не согласились с выработанными в Вене предложениями о примирении и их эскадры вышли к Босфору. Во-вторых, 27 сентября командующий войсками в Дунайских княжествах Горчаков получил жёсткий ультиматум от турецкого командующего Омер-паши: очистить занятые территории в две недели.

В октябре 1853 года турецкий султан объявил о состоянии войны с Россией. Боевые действия начались с того, что в ночь на 16 октября турки захватили и уничтожили таможенный пост Святого Николая на Кавказском побережье.

Двадцатого октября Николай ответил манифестом о разрыве с Портой: «Тщетно даже главные европейские державы старались своими увещеваниями поколебать закоснелое упорство турецкого правительства. На миролюбивое усилие Европы, на наше долготерпение, оно ответствовало объявлением войны и прокламациею, исполненной изветов против России. Наконец, приняв мятежников всех стран в ряды своих войск[479], Порта открыла уже военные действия… Россия вызвана на брань, ей остаётся, возложив упование на Бога, прибегнуть к силе оружия, дабы принудить Порту к соблюдению трактатов и к удовлетворению за те оскорбления, коими она отвечала на самые умеренные Наши требования и на законную заботливость Нашу о защите на Востоке Православной веры, исповедуемой и народом русским»[480]. «Война решена, — писал Николай Паскевичу, — как и когда она кончится, знает один лишь Бог милосердный. Будем ли иметь дело с одними турками или встретимся с англичанами, французами, как бы ни было, пойдём своим путём, готовые на всё, не отступим»[481].