Читать книгу "Златовласая амазонка - Елена Арсеньева"

Похититель пробежал еще несколько шагов, простирая вперед одну руку, ибо другой придерживал ребенка, но вдруг ноги его подкосились, и он упал на колени, согнувшись и тяжело дыша.

Ангелина слетела с седла, упала, но оказалась проворнее Никиты и Степана: вскочила на ноги, бросилась вперед с криком:

– Юлечка! Юленька!

Похититель поднялся на ноги, прижимая к себе плачущего ребенка. Его покрытое пылью лицо было искажено странной гримасой, некой смесью угрозы и страдания, и Ангелина замерла, а с нею рядом замерли Никита и Степан.

– Да ведь это… – пробормотал Степан.

– Бог мой! – выдохнул Никита.

И только Ангелина молча перекрестилась.

Все трое узнали этого человека.

Степан узнал свирепого француза, который с отрядом таких же оголтелых разбойников ворвался в охотничий домик, убил множество крестьян и едва не прикончил самого князя.

Никита узнал негодяя, который хладнокровно командовал его расстрелом…

Ангелина узнала эти карие маленькие глазки и низенький лоб, хотя думала, что увидит их снова лишь на том свете.

– Лелуп… – со стоном выдохнула она, и слезы хлынули из ее глаз. – Лелуп, умоляю! – Она протянула руки к Юленьке, но Лелуп отвернулся, загородил ребенка:

– Не тронь мою дочь!

* * *

Его дочь?

Господи милосердный! Да с чего он взял?!

Значит, мадам Жизель сказала Лелупу, что дитя – дочь Ангелины, а он не смог убить ее, потому что высчитал срок рождения и решил…

– Нет, нет! – Ангелина выставила вперед ладони.

– Да! – прорычал Лелуп. – Я знаю! Ты была моей женщиной, ты зачала от меня и родила мне дочь!

– Ох… – не сказал, а выдохнул Никита, и это «ох», исполненное муки, уязвило Ангелину в самое сердце. Еще мгновение – и она потеряет его, едва отыскав. И не она одна! Юленька тоже потеряет отца!

Эта мысль придала Ангелине решимости, и, схватив Никиту за руку, она подтащила его к Лелупу. Юленька, завидев мать, рванулась с такой силой, что Лелуп невольно разжал руки, но Ангелина успела подхватить девочку – и разразилась счастливыми рыданиями, когда маленькие ладошки вцепились в нее, а замурзанное, заплаканное личико ткнулось в то теплое местечко между шеей и плечом, где Юленька засыпала почти столько вечеров, сколько прожила на этом свете.

Она-то успокоилась мгновенно, но Ангелина знала: еще не все беды позади! Она протянула дочь Никите. Тот на миг опешил, уставился на дитя с таким ужасом, что Степан закашлялся от смеха.

Юленька, насупясь и сунув пальчик в рот, взглянула на незнакомца.

Она с любопытством потянулась к шраму на виске Никиты, и, лишь ощутив легонькое прикосновение крошечных пальчиков, он осознал, что держит девочку на руках.

Никита посмотрел на маленькое задорное личико. Дерзкие серые глаза глянули в другие серые глаза; сощурились круто загнутые светлые ресницы; дрогнули уголки четко прорисованных губ; задрожали от затаенной улыбки крошечные ямочки на подбородке.

– Матушка Пресвятая Богородица! – прошептал потрясенный Степан. – Ну вылитый, вылитый… Как две капли… – И, не договорив, утер невольную слезу.

– Это его дочь! – вскричала Ангелина, хватая Лелупа за руку и умоляюще заглядывая в щелочки темных тоскливых глаз. – Разве ты не видишь?!

Лелуп и сам не мог отвести взгляда от Юленьки, которая пытливо рассматривала новое для нее лицо. И оно нравилось, нравилось ей!

Вот она обвела пальчиком рот незнакомца. Никита засмеялся от щекотки и прихватил губами ноготок Юленьки, которая расхохоталась в ответ так звонко и радостно, словно множество колокольчиков зазвенело вокруг.

– Смеется, – шепнул Лелуп, как зачарованный. – У него смеется, а у меня плакала. Что ж… И впрямь его, что ли? Ну, – тяжело вздохнул он, – раз так… что ж! Стреляйте!

Глаза Никиты вспыхнули. Степан стиснул пальцы на рукояти сабли, но оба не двинулись с места, глядя на Ангелину.

А той было почти невыносимо впервые глядеть без страха в полумертвые глаза Лелупа. Прощать – и принимать прощение…

Никита порывался сказать что-то, но не смог.

Степан с досадою вздохнул:

– Так уж и быть, иди… ирод! Барин отпускает. Иди, ну! А то еще передумаем!

Лелуп смотрел исподлобья, веря и не веря. Резко повернулся, побежал, припадая на одну ногу, и вдруг дернулся, покосился по-волчьи через плечо – глаза тускло блеснули:

– Будьте вы все прокляты!

Никто не шелохнулся.

Лелуп безнадежно махнул рукой и побрел по дороге к Фонтенбло. Шел медленно, словно ожидая выстрела в спину, и трое – нет, четверо русских безотрывно смотрели ему вслед, пока согбенная фигура не скрылась за поворотом дороги.

* * *

– Пошли и мы, что ли? А, ваше благородие? – подал голос Степан. – Беда, кони засеклись. И впрямь пешком придется…

Юленьку сперва нес Никита, но вскоре ее забрал Степан, успокаивая Ангелину:

– Ништо, барыня-матушка! И своих троих натетешкал, дай рукам вновь отраду изведать!

Юленька пошла к нему с охотою. Подергала за усы, а потом стала теребить гайтан[76] крестика, видневшийся в вороте расстегнутого мундира. Изредка взглядывала через плечо казака на отца с матерью, махала им и, радостно погулькав, вновь принималась за свою забаву. Никита и Ангелина безотчетно улыбались, взмахивали ей в ответ и вновь оцепенело брели по дороге, не касаясь друг друга, не обмениваясь даже взглядами.

Слишком сильно было потрясение, оно усыпило чувства, оно лишило способности думать, желать…

Наконец Степан оглянулся и, гримасничая, дал понять, что Юленька уснула. Ангелина протянула было руки – взять дочку, но Степан отстранился.

– Ништо! – сказал страшным шепотом. – Сам подержу дитятку. Нам бы тоже отдохнуть не грех, а, ваше благородие? Как велишь? И коням бы попастись. Руки-то у меня, вишь, заняты. Ты их стреножь, пускай травку щиплют, а мы тут с дитем на солнушке посидим. Вы же, голуби, хотите – тоже отдохните, хотите – погуляйте. Цветы вон кругом, травушка-муравушка…

Никита дико взглянул на своего крепостного, взявшегося управлять барином, но ослушаться не посмел и направился к коням. Ангелина двинулась было к Степану, но казак бросил на нее такой взгляд, что она побрела следом за Никитою и стала возле орехового куста, исподтишка поглядывая, как ловко Никита напоил, а потом стреножил усталых коней.

Потом он раскатал притороченный к седлу свиток – в нем оказался плащ – и, бросив его на траву, сел, нерешительно посмотрев на Ангелину. Она робко приблизилась, села рядом, и еще долгое время они смотрели куда угодно – на солнечное небо, на зеленую траву, на бело-розовые звездочки маргариток, – прежде чем решились наконец взглянуть друг на друга.