Читать книгу "Серебряные слезы - Татьяна Тронина"

– Да вы меня уже рисовали, Иван Самсонович!

– Нет, не так... не то... Я клянусь! Я не воспользуюсь своим положением и буду только художником, и не больше! Я буду вас рисовать такой, какой вижу, но буду само целомудрие!!!

– Я вас поняла, – дрожащим голосом произнесла Дуся, – в каком виде вы хотите меня изобразить...

– Дуся! Вы же современная, эмансипированная девушка, вы играете в театре... Вы должны понимать, что такое искусство!

– Нет!

Она убежала, оставив раздосадованного, смущенного своей вспышкой Карасева. Но он не оставлял своих попыток склонить Дусю к позированию.

У нее дома, тайком, встречая на улице, сталкиваясь на какой-нибудь выставке, за кулисами театра, в котором работала Дуся, – везде и всегда он шептал ей одно и то же, и этот умоляющий мужской шепот с запахом табака и одеколона буквально преследовал ее. Ей хотелось ему позировать!

Было жаль Андрея – он ревновал ее к Карасеву, и ей не хотелось подвергать жениха нравственным пыткам. Но одновременно ее злила зависимость от Андрея, этот вечный страх – огорчить, разочаровать его...

Однажды она пришла к Карасеву.

– Я согласна, – сказала она. – Только помните – вы обещали...

Карасев сдержал свое слово – он ни разу не приблизился к ней, не позволил себе ни единого намека, позволяющего истолковать его поведение как фривольное. Пожалуй, сеансы были даже скучноваты – он смотрел на нее, как на натуру, пристальным, жестким взглядом художника, в котором не было никакого намека на эротизм.

И вот, когда картина была уже закончена, в мастерской Карасева неожиданно появился Андрей. Словно материализовался из воздуха. Раз – и вот он уже стоит на пороге, смотрит на Дусю безумными глазами.

Карасев пытался удержать ее, успокоить, но она убежала домой. Заперлась у себя и ждала страшных известий, зная, что они обязательно будут. Потом пришли какие-то люди и рассказали про несчастье, случившееся с Андреем. Вместе с отцом и матерью она помчалась в больницу.

Но Андрей не захотел ее видеть. Так глупо, так ужасно все закончилось! Ведь больше всего она боялась нанести Андрею боль, она даже невестой его согласилась стать, не имея к тому особого расположения, и все-таки... убила его. Доктора сказали, что он сошел с ума.

Каким-то образом всей Москве стала известна эта история. Очень многие осуждали Дусю, и уже пошли разговоры про Карасева...

– Последний сеанс, – сказал он. – Мне нужен последний сеанс, чтобы закончить картину.

И она пришла. Дусе уже безразлично все было – она и так пропала.

Карасев ожесточенно, торопливо ее дорисовывал, быстрыми мазками. Белое на белом, странные, черные глаза... Она и не она.

– Вы не спешите, Иван Самсонович, – с горькой усмешкой сказала она. – Я не убегу. Только что за странный сюжет вы избрали!

Бр-р! Как должно быть ей холодно, этой девушке, на снегу...

– А вам не холодно?

– Холодно, – призналась Дуся, которая к тому моменту уже перестала стесняться своей наготы и воспринимала ее как нечто естественное. – Нарисуйте меня на фоне какого-нибудь тропического пейзажа, чтобы я согрелась. Или в виде Жар-птицы...

Карасев взял палитру, подошел к Дусе и кисточкой провел золотисто-оранжевую линию на ее предплечье.

– Щекотно... – неслышным голосом произнесла Дуся.

Еще несколько мазков – и линия превратилась в стилизованный кленовый лист. Потом были еще листья, цветы, гроздья цветов, поющие райские птицы, разноцветные бабочки на бедрах и плечах...

– Тело – как холст... нет, даже лучше всякого холста. Я вас уверяю, Евдокия Кирилловна, когда-нибудь это станет повальным увлечением.

Карасев изрисовал ее краской всю – уже даже невозможно было разобрать, где птицы, а где цветы, все сливалось в сплошной пестрый фон.

– Вам нравится... тебе нравится?

– Да, – сказала она. – Надеюсь, твой Семен сегодня закрыл дверь?

– Я его убью! – Он положил ей ладонь на грудь.

– Ой, осторожнее, краска сотрется...

Они обвенчались сразу после Пасхи.

Об Андрее Дуся старалась не думать. Прошло довольно много времени, и она получила письмо от него. Хорошее письмо, которое словно освободило ее душу. Он здоров, он счастлив. Он прощает ее.

Дуся и про себя хотела сказать, что она счастлива. Так оно и было, особенно первое время... Но потом что-то стало неуловимо меняться – сначала неощутимо, потом все сильнее. Это можно сравнить с часами, стрелки которых отстают – одна или две потерянные минуты ничего не меняют, но потом, когда количество этих минут увеличивается... Вот ты не успел сделать что-то важное, вот близким людям вовремя не сказаны слова любви и прощения...

И дело вовсе не в работе – успехи Дуси в театре были бесспорны, трудолюбие и талант всеми признаны. А вот Карасев как будто начал мешать ей. Он не всегда понимал ее. В самом деле, нет ничего более далекого, чем близкие понятия. Разница на первый взгляд несущественна, а стоит приглядеться – она раздвигается до размеров пропасти. Они с Иваном Самсоновичем оба принадлежали к миру искусства, но у каждого были свои задачи, которые решались своими способами.

Через несколько лет они расстались – тихо, мирно, пожав на прощание друг другу руки.

– Ты была слишком хороша для меня, – сказал Карасев. – Кто я? Жалкий маляр. А ты – царица...

Она улыбнулась польщенно. «Уж лучше одной, чем так-то...» – подумала она.

* * *

Дусе Померанцевой исполнилось двадцать восемь лет. Она была молода, невероятно хороша и очень популярна. Шел тысяча девятьсот тринадцатый год. Вокруг царили мир и благоденствие. К тому же Дуся влюбилась в своего коллегу, актера...

Начало сентября выдалось на редкость выразительным – деревья как-то дружно, словно сговорившись, оделись в золото и пурпур. Москва выглядела роскошно, и всякий прохожий дивился торжествующей вокруг красоте.

Дуся шла по бульварам от самого Страстного, никуда не торопясь. Она несла в своей груди счастье, боясь расплескать его суетливым движением, и не сомневалась, что счастье настоящее.

Она набрала целый букет кленовых листьев – от бывшего мужа в ней сохранилась любовь к цвету. Дуся думала о своем возлюбленном. Недавно они играли в одном спектакле: он – героя, она – героиню, и по сюжету им надо было целоваться... Он целовал ее по-настоящему, и публика в тот момент сидела не дыша, потому что всякий мечтал о такой любви.

«Отчего не поблагодарить бога за такое счастье?» – подумала Дуся.