Читать книгу "Люблю, убью, умру... - Татьяна Тронина"

Карасев изрисовал ее краской всю — уже даже невозможно было разобрать, где птицы, а где цветы, все сливалось в сплошной пестрый фон.

— Вам нравится… тебе нравится?

— Да, — сказала она. — Надеюсь, твой Семен сегодня закрыл дверь?

— Я его убью! — Он положил ей ладонь на грудь.

— Ой, осторожнее, краска сотрется… Они обвенчались сразу после Пасхи.

Об Андрее Дуся старалась не думать. Прошло довольно много времени, и она получила письмо от него. Хорошее письмо, которое словно освободило ее душу. Он здоров, он счастлив. Он прощает ее.

Дуся и про себя хотела сказать, что она счастлива. Так оно и было, особенно первое время… Но потом что-то стало неуловимо меняться — сначала неощутимо, потом все сильнее. Это можно сравнить с часами, стрелки которых отстают — одна или две потерянные минуты ничего не меняют, но потом, когда количество этих минут увеличивается… Вот ты не успел сделать что-то важное, вот близким людям вовремя не сказаны слова любви и прощения…

И дело вовсе не в работе — успехи Дуси в театре были бесспорны, трудолюбие и талант всеми признаны. А вот Карасев как будто начал мешать ей. Он не всегда понимал ее. В самом деле, нет ничего более далекого, чем близкие понятия. Разница на первый взгляд несущественна, а стоит приглядеться — она раздвигается до размеров пропасти. Они с Иваном Самсоновичем оба принадлежали к миру искусства, но у каждого были свои задачи, которые решались своими способами.

Через несколько лет они расстались — тихо, мирно, пожав на прощание друг другу руки.

— Ты была слишком хороша для меня, — сказал Карасев. — Кто я? Жалкий маляр. А ты — царица…

Она улыбнулась полъщенно. «Уж лучше одной, чем так-то…» — подумала она.

* * *

Дусе Померанцевой исполнилось двадцать восемь лет. Она была молода, невероятно хороша и очень популярна. Шел тысяча девятьсот тринадцатый год. Вокруг царили мир и благоденствие. К тому же Дуся влюбилась в своего коллегу, актера…

Начало сентября выдалось на редкость выразительным — деревья как-то дружно, словно сговорившись, оделись в золото и пурпур. Москва выглядела роскошно, и всякий прохожий дивился торжествующей вокруг красоте.

Дуся шла по бульварам от самого Страстного, никуда не торопясь. Она несла в своей груди счастье, боясь расплескать его суетливым движением, и не сомневалась, что счастье настоящее.

Она набрала целый букет кленовых листьев — от бывшего мужа в ней сохранилась любовь к цвету. Дуся думала о своем возлюбленном. Недавно они играли в одном спектакле: он — героя, она — героиню, и по сюжету им надо было целоваться… Он целовал ее по-настоящему, и публика в тот момент сидела не дыша, потому что всякий мечтал о такой любви.

«Отчего не поблагодарить бога за такое счастье?» — подумала Дуся.

В церковь она ходила редко — все некогда было, да и не страдала она фанатичной религиозностью, заставляющей верующего шептать молитвы и бить поклоны… Она даже была немного суеверна, впрочем, как и всякая актриса.

На ее пути оказалась маленькая церковь, спрятавшаяся в переулочке, откуда доносился бодрый колокольный благовест.

Прижимая к груди букет из листьев, Дуся вошла внутрь, перекрестилась. Ожидавшие службы люди вдруг обернулись к ней, зашептались. Со многими она была знакома. «Что это? — удивилась Дуся. — Почему они так на меня смотрят?»

Из царских врат вышел священник в полном облачении. Глаза его были устремлены вверх, риза горела золотым огнем в потоке солнечного света, льющегося сквозь окно сбоку. Он произнес первые слова молитвы — от его голоса Дуся вздрогнула, похолодела. Это был он, Андрей.

Священник опустил голову, и глаза его встретились с Душными. Странно, невероятно, но факт — он посмотрел прямо ей в глаза, хотя на службе присутствовало множество людей…

«Постыдились бы, — шепнула ей на ухо одна старушка, вдова известного профессора. — Это его первая служба.

«Господи, прости меня!» — прошептала Дуся и попятилась назад, теряя листья из букета. Теперь она поняла, почему публика смотрела на нее столь недоброжелательно — все знали ту историю, которая произошла с Андреем несколько лет назад, все сочувствовали ему. Естественно, что ему, а не ей.

Дрожа, она шла по московским улицам, на которых буйствовало бабье лето, языческое в своей броской красоте, и не понимала, как такое могло случиться.

«Как. будто голос какой меня туда позвал…»

Спустя некоторое время она встретилась с Андреем у знакомых — тот крестил у них ребенка.

— Дусенъка! — улыбнулся он приветливо и нежно. — Как же я рад тебя видеть!

— Благословите, батюшка, — сказала она, не зная, плакать ей или смеяться.

Андрей перекрестил ее. Впрочем, очень скоро она перестала волноваться. Андрей стал совершенно другим человеком. Как будто и не было той любви, которая довела его до сумасшествия, поставила на грань жизни и смерти…

— И я очень рада тебя видеть! — с облегчением произнесла она. — Как теперь тебя величать?

— Теперь я отец Евлампий.

Они весь вечер проговорили дружески, открыто — как в детстве, словно опять стали друг другу братом и сестрой.

Андрей пользовался популярностью среди интеллигенции. Он был, если так можно выразиться, «светским священником» — эрудированный, с хорошо поставленным голосом, в курсе всех событий, разбирающийся в искусстве, с интересными суждениями… Московские профессора, художники, актерская братия, меценаты — все привечали его. Он крестил детей, венчал, соборовал, исповедовал…

Вскоре Дуся вышла замуж за того самого актера, с которым они играли заглавные роли. Герой и героиня.

Он был дивно хорош — статный, высокий, с благородным и страстным выражением лица, с копной густых каштановых волос, которые некоторые даже принимали за парик, настолько они были великолепны. Все московские барыни и барышни, курсистки и гимназистки, купчихи и мещанки были влюблены в Илью Иртенъева.

— Ты понимаешь, как тебе повезло? — однажды, полушутя, спросил он Дусю. — Столько особ женского поля завидуют, что именно тебе достался Илюша Иртенъев!

— Не меньшее число особ мужского пола завидуют тебе, — отпарировала Дуся.

Она сказала чистую правду — когда Дуся и Илья показывались на публике вместе, то производили сногсшибательное впечатление. Они оба были так нереально, дивно хороши, что мало кто верил в прочность и долговечность их союза.

— А что за батюшка в твоей свите? — как-то поинтересовался Илья. — Тоже влюблен в тебя?

— Нет, не влюблен, он мне вроде брата… Мы с ним воспитывались вместе.