Читать книгу "Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи"

Когда он умолк, пожилая дама на мгновение закрыла глаза. По ее напудренным щекам струились слезы. Дыхание у нее было неровным.

– И вы скрыли от меня эту драму! – пробормотала она наконец. – Всемогущий Боже, как Анжелина посмела совершить такую жестокость? Убить невинное дитя! Вы должны были сразу прийти ко мне, и я бы помогла Розетте. Мы бы отдали этого ребенка в приют.

Эту тираду Жерсанда произнесла резким, негодующим тоном. Ее светло-голубые глаза сверкали гневом.

– Ну конечно! – вскричал Луиджи. – Это же так легко – избавиться от нежеланного ребенка! Правда, матушка?

Слово «матушка» прозвучало хлестко, зло. Это было напоминанием пожилой даме о том, что в прошлом она сама бросила свое дитя.

– Представляете ли вы, какие муки выпали на долю Розетты? Она заботилась о своих маленьких братьях, зачатых ее родной сестрой Валентиной в насилии, от собственного отца! В итоге Валентина умерла в грязной хижине, в которой они все вместе жили. Наша несчастная Розетта боялась, что не сможет оставить свое дитя на пороге сиротского приюта. Боялась, что будет любить его несмотря ни на что. И я твердо убежден, что, если бы мы с Энджи заставили ее сохранить беременность, она бы покончила с собой задолго до родов!

– Нет, нет и нет! Я бы сумела ее переубедить! – возразила разгневанная Жерсанда. – Видишь, Луиджи, к чему все это в итоге привело! Анжелине грозит тюрьма или, не приведи господь, каторга в Гвиане. Розетта разделит ее судьбу. А ведь Анжелина носит под сердцем твоего ребенка – моего внука или внучку!

Рыдания лишили ее возможности говорить. Все ее мечты разрушил, разбил, растоптал злой рок. Жерсанда ощущала злость и отчаяние.

– Как я злюсь на Анжелину сейчас! Господи, как же я на нее злюсь! – пробормотала она.

На крик прибежала Октавия. Она замерла в дверях, глядя на господ расширенными от ужаса глазами.

– Пресвятая Дева, почему вы оба так кричите? Анри сам не свой, ничего не хочет есть. И Дьем Ле может проснуться…

– Уйди с моих глаз, Октавия! – сердито бросила Жерсанда. – Возвращайся в кухню. Я не в настроении выслушивать твою иеремиаду!

– Да, мадемуазель… – растерянно пролепетала славная уроженка Севенн, отступая в коридор.

– Матушка, не срывайте зло на невинных! – осадил пожилую хозяйку дома Луиджи.

– И ты тоже помолчи! – крикнула Жерсанда, вставая. Плечи ее тряслись от волнения. – Пойду прилягу. Я должна все обдумать. Нужно что-то предпринять… Я потрачу все до последнего су, но наследник моих предков не родится в тюремной камере на соломе!

– К чему запираться в своей спальне, если ты решила помочь Энджи? – спросил он. – Нам нужно оставаться сплоченными, это главное, и вместе мы найдем выход!

– Я буду искать выход без тебя. Разочарование мое слишком велико. Да, ты меня разочаровал, Жозеф, потому что в глубине своего материнского сердца я называю тебя Жозеф, а не Луиджи, так как это второе имя я нахожу нелепым. Ты только что причинил мне страшную боль, упрекнув в своем сиротстве, хотя уверял, что простил меня. И Анжелина, которой я всегда так восхищалась! Она ступила на этот опасный путь во имя дружбы, я понимаю, но разве можно так попирать Божий закон и рушить устои здравомыслия? Теперь ничто уже не сможет меня удивить. И мне понятно, зачем вам понадобилось это паломничество в Сантьяго-де-Компостела!

Нетвердым шагом Жерсанда покинула гостиную. Плечи ее трагично поникли. А ведь для нее делом чести было сохранять горделивую осанку и высоко держать голову! Луиджи вдруг почувствовал себя ужасно одиноким. Он стал прохаживаться от окна к окну – опустошенный, растерянный. Несколько минут мрачных размышлений – и он внезапно задался вопросом: «Кто донес на Анжелину? Кто мог узнать? В тайну были посвящены только мы трое – Розетта, Анжелина и я!»

В кабинете судьи Пенсона, здание суда, Сен-Жирон, час спустя

Альфред Пенсон надел форменное черное одеяние и белый крахмальный воротничок. Время от времени он озадаченно поглядывал на дверь, которая в любую минуту могла открыться, пропуская в кабинет повитуху Лубе. Арестантку доставили конные полицейские, и теперь она и ее служанка находились в одной из комнат первого этажа. В третий раз судья выдвинул ящик и посмотрел на портрет Леоноры – дагерротип, который она заказала у фотографа на улице Вильфранш.

«Ничего не бойся, радость моя! Я все для тебя сделаю! – думал он. – Скоро ты будешь свободна. Я уберегу тебя от козней этой безнравственной особы!»

Накануне вечером супруга Гильема нанесла судье очередной визит. Они задернули тяжелые шторы в спальне и в благосклонных ко всему сумерках предались новым эротическим играм. Зная, что Анжелину вот-вот арестуют, Леонора подчинилась всем его прихотям. Расположить к себе любовника, завоевать его полнейшее доверие, чтобы он не усомнился в ее правдивости, – ради этого она была готова на все.

В дверь постучали, и в кабинет заглянул мрачного вида субъект – секретарь суда.

– Господин судья, могу я ввести повитуху Лубе? – спросил он гнусавым голосом.

– Разумеется, Бернар. Я готов.

Судья был готов увидеть что угодно, но только не такую красивую молодую женщину в платье в цветочек, белокожую, с темно-рыжими блестящими волосами. Она устремила на него взгляд своих светлых фиалковых глаз, чей оттенок наводил на мысли об аметистах и цветках безвременника. Осенью, когда солнце пронизывает своими лучами их тонкие лепестки, безвременники кажутся такими вот прозрачно-сиреневыми…

– Здравствуйте, мсье! – спокойно, ровным голосом произнесла она обычное приветствие.

Растерянный судья ответил, надеясь, что смог придать своему тону надлежащую суровость.

Анжелине очень хотелось присесть. От голода у нее уже начала кружиться голова.

– Значит, это вы – повитуха Лубе? – спросил Пенсон. – И ваше теперешнее имя – Анжелина де Беснак?

– Да. В декабре прошлого года я вышла замуж за Жозефа де Беснака. Моя девичья фамилия Лубе, и многие по привычке до сих пор называют меня повитуха Лубе.

Дикция у обвиняемой была четкая, речь – правильная. Нетрудно было догадаться, что эта женщина получила хорошее образование. Секретарь суда без труда записывал ее ответы. Судья потер подбородок. Он ощущал некоторую неловкость. Альфред Пенсон рассчитывал увидеть перед собой воплощение порока, повитуху, на лице которой легко читается безнравственность и нечестивость. Однако ожидания его не оправдались.

– Вы точно повитуха Лубе с улицы Мобек? – переспросил он, ощущая себя глупцом, – до такой степени он растерялся.

– Да, это я. Мсье, вы разрешите мне присесть? Я жду малыша и с утра ничего не ела. Если у меня закружится голова, я могу упасть.

– Вы в суде, а не в своей гостиной! – громыхнул Пенсон, вспоминая самые отвратительные обвинения, прозвучавшие из уст Леоноры.

Его любовница не поскупилась на эпитеты. Она представила Анжелину испорченным созданием и опытной соблазнительницей и если и забыла упомянуть о ее красоте, то уж советов относительно того, как себя надо вести с такой женщиной, дала множество.