Читать книгу "История зеркала - Анна Нимова"

* * *

19

Годы опять текли, уходили, как вода сквозь пальцы. Ничего в моей жизни не происходило, припомнить и сказать не о чем, даже о детстве я рассказал здесь куда больше.

Однажды Гийом долго отсутствовал, я почти попрощался с ним, думая: он не вернется больше, но он пришел и принес известие, что отец Бернар умер… Так оборвалась последняя нить, связывающая меня с прошлым, и ничего не осталось, кроме того, что помнил. Воспоминания, воспоминания, которые со временем стали казаться мне просто вымыслом. Да, можете представить, я стал сомневаться: жил ли Париже, есть ли в нём улица Рейн и мастерская на этой самой улице. Всё казалось небытием. И я сам небытие.

Тянулось это долго, очень долго. Я не роптал, не перечил, дух мой не бунтовал. Я смирился, как и прежде покорно мирился со многим в своей жизни. Каждый день выполнял всю ту же простую работу, почти не задумываясь, что делаю. А почему изменилось? Мне неведомо. Но одним утром, хотя было оно весенним, но самым обычным и непримечательным, я проснулся, с трудом спустил ноги с постели, ощущая, как плохо сгибается и ноет тело. Сидел, скорчившись от боли, и, казалось, чувствовал каждую морщинку, все они, до последней, порождены стремительно пролетевшими событиями и долгой памятью о них. И вдруг понял, что хочу иметь хоть какое-то подтверждение тех остатков в памяти, чудом сохранившихся. Хочу убедиться, что была у меня другая жизнь.

Постанывая, сполз с постели и подошел к окну. Теплый ветерок, залетая, шевелил мои сильно поредевшие волосы. И тут я услышал в себе тот слабый отзвук, еле приметно он ожил в моей душе. Что-то звало меня, подобное тому, как уже вело однажды по дороге в Париж… Не веря самому себе, я стоял, боясь шелохнуться и вспугнуть его, но он не исчезал, только слаб был очень, едва различим.

На следующий день он повторился, я даже не знал, что и думать, а от него уже не было избавления. Напоминал о себе всё чаще и решительнее, не оставлял в покое, теребил день за днем, пока я не сдался, а он не добился своего. И через год с лишним он притянул меня к тому самому месту, на той улице Рейн, где почти полвека назад я стоял в ожидании, себя не помня от радости…

* * *

20

Моё преступление не раскрылось, по крайней мере, поводов для сомнения в этом никогда не получал. Ни разу я в нём не признался, хотя проносились мгновения, когда казалось, готов был – вот-вот заговорю. Но каждый раз что-то останавливало, словно кто-то свыше давал знак, вовремя одергивал, и я продолжал хранить молчание. А тот, кто прерывал меня, знал, что раскаяние в содеянном я пережил, пронес через себя, и признавал моё раскаяние достойным, коль за Пикара меня не судили, другим человеком наказание мне не назначено.

И всё же наказание я получил: чем ещё считать мои десятки лет, прожитые в тоске и забвении в монастыре, но, думаю, и так понятно, за что дано. Я не смог удержаться на том пути, не смог воспользоваться многим из того, что мне давалось, и судьба лишила меня своей милости…

А сквозь годы, вспоминая об Ансельми, мог бы сказать… Моим глазам он всегда предстает в том возрасте, в котором мы с ним когда-то расстались, и мне трудно представить, что оставили годы на его лице. Не скрою, временами я задавался вопросом: вспоминает ли он обо мне, ведь моё участие в его судьбе малым не назовешь, и хорошим оно не закончилось. И тогда мне кажется, что, если в мыслях я вижу Ансельми, это его воспоминания находят меня и связываются с моими. А тот, кто теперь пребывает в уверенности, что напоследок на этих листах я метну в него стрелы отравленные и напишу о своих проклятиях, ошибается: ничего из этого я не сделаю, ничего похожего в душе своей не сохранил. А скажу лишь, что надеюсь: дожил он до моих лет, и простится ему содеянное теми, кого встречал он на пути к счастью, которого искал…

***** Письмо 1

Тороплюсь окончить свой труд… Господь позволил мне совершить задуманное, но всё ещё не могу сказать, заметно ли легче стала моя ноша, хотя чувствую в душе временный покой, что наступает после трудной исповеди. Даруй нам, Господи, избавиться от всякого зла…

Про труд этот знаю пока только я, и что-то подсказывает, после смерти в тревоге буду ждать, когда хоть одна живая душа откроет эти листы и прочитает их до самого конца. Поймут меня или осудят, а может, посчитают достойным одной жалости, будет не столь важно, и в том и в другом я обрету себя и смогу предстать к Господу нашему с чистым сердцем…

______________________

14 августа 1837

Мадрид, Испания

Сим подтверждает подлинность рукописи и свидетельствует, что получена рукопись от причетника аббатства Сент-Антуан вблизи Парижа.

Рукопись хранилась в архиве отца-настоятеля, и его велением была удалена за ненадобностью. По прочтению рукописи во мне поднялся сильный интерес, и с разрешения отца-настоятеля я опросил монашескую братию. Расследование моё показало, что об отце Бернаре никто из них не знал и не мог вспомнить, что слышал когда-либо это имя. Также никто не слышал имени Корнелиуса Морассе. Однако, выясняя обстоятельства, по моей просьбе сторож кладбища Сент-Антуан проверил записи, сделанные о захоронениях, и после долгих трудов обнаружил запись о неком Паскуале Дандоло Бланко, от 12 января 1667 года. Вместе мы прошли на кладбище и в крайнем ряду по левой стороне обнаружили захоронение, точнее, на него указывал почти разбитый деревянный крест, на котором едва угадывались стертые буквы …ск…е Да. ол… Б… Я переписал надпись, как смог разглядеть.

Мне удалось пройти в стекольную мануфактуру, действительно расположенную в близости от аббатства. Заручившись поддержкой смотрителя, я говорил со старшим мастером, который оказался настолько любезен, что согласился содействовать моему расследованию. Но ничего существенного не открылось. Вдвоем мы говорили с несколькими работниками, а те опросили других, но имен Корнелиус или Ансельми никто вспомнить не смог. Однако, один человек говорил, что много лет назад слышал о мастере Ла Мотта, работавшем когда-то в мастерской, но как давно это было, ответить затруднился. Я хотел было попросить проверить книги, которые велись по хозяйству, но смотритель, предугадав вопрос, заявил, что в его распоряжении записи последних трех десятков лет, куда отправили более ранние, он не знает. Я подумал, что достойная монета развяжет ему язык, он только криво усмехнулся в ответ и развел руками.

И последнее. По прошествии месяца и за несколько дней до моего отъезда ко мне пришел монах из аббатства и сообщил: отец-настоятель просил передать, если это может помочь в моих исследованиях, по воспоминаниям одного из служителей, приблизительно в указанное время в обители пребывал священник, на самом деле имевший тесные отношения с работниками стекольной мануфактуры, поскольку прежде бывал в Италии и довольно сносно говорил на их языке. Имя ему – отец Пьер Бертран.

На том моё расследование окончательно завершилось. Других доказательств подлинности событий, изложенных в рукописи, отыскать не удалось.