Читать книгу "Флотская богиня - Богдан Сушинский"

Теперь они, все пятеро уцелевших «полевых госпитальеров», служили в медсанбате, под командованием все того же Зотенко. От каждого из них девушка получила по письму; и ничего, что написаны они оказались в один день, одной и той же рукой — Веры Корневой.

* * *

«Покупатели», как здесь именовали гонцов за пополнением, прибыли на третьи сутки. И вот теперь, обмундированная с иголочки, сугубо по-мужски, Евдокия Гайдук стояла на осеннем ветру, в большой сводной шеренге бывших пациентов госпиталя и расположенного неподалеку медсанбата и ждала своей участи.

Прежде всего находили своего «покупателя» те, кто уже служил в авиации, артиллерии и в танковых войсках, а также те, кто, по мирной профессии своей, числился в шоферах или трактористах. И только коренастый меднолицый капитан-лейтенант, занимающийся формированием десантного батальона морской пехоты, всякого из них осматривал с той снисходительной улыбочкой на лице, в которой явственно читалось: «Да такого я бы и не взял! Таких вон среди призывников навалом!»

Наконец, представитель местного военкомата, кавказец, с трудом разбиравшийся даже с помощью рукописного списка в славянских фамилиях и напропалую путавшийся в именах, объявил:

— Ефрейтор Гайдук! — и тут же в очередной раз запнулся на имени: — «Евдок.». Что за имя такое, слушай, «Евдок.»? — обратился он к стоявшему рядом майору-танкисту. — Никогда не слышал. Писаки чертовы, вах! Кто так пишет: «Евдок.», «Никол.»?!

Однако морской пехотинец, уже заметив, как названный боец, на кого он еще раньше обратил внимание, качнулся в строю и ступил два шага вперед, упредил замявшегося майора:

— Евдоким это значит, если по-людски, а не сокращенно… Этого я, кажется, беру, — и тут же, отходя чуть в сторонку, чтобы получить возможность поговорить с бойцом, зычным командирским басом скомандовал: — Гайдук Евдоким Николаевич — ко мне!.. Где служил? — окинул капитан-лейтенант рослую, плечистую фигуру ефрейтора, с новенькой нашивкой «за ранение» на гимнастерке.

Сообразив, что ее принимают за мужчину, Евдокимка решила не разочаровывать морского пехотинца, и, стараясь придать своему голосу солидности — благо после простуды тот звучал хрипловато, — ответила:

— Санитаром, товарищ капитан-лейтенант. А заодно — в охране госпиталя.

— Где принимал боевое крещение?

— В районе Степногорска. Участвовал в уничтожении немецких воздушного и танкового десантов как строевой солдат, — чего-чего, а терминов армейских здесь, в госпитале, Евдокимка нахвататься успела.

— Что вражеских десантников истреблял — это по-нашему. Говорят, вермахт готовит их основательно. Ну а самому в тельняшке десантника повоевать что — парус гнилой?

— Да я соглас… Словом, согласен я, — лишь на последнем выдохе успела Евдокимка сдержаться и этим не выдать себя, а значит, не загубить на корню свою удачу.

— Батальон, повторяю, десантный, а потому сугубо добровольческий, — уже записывал ее фамилию в командирский блокнот капитан-лейтенант. — Отсюда — известный тебе вопрос…

— Я согласен служить в десантном батальоне морской пехоты, товарищ капитан! — неумело приложила она руку к пилотке, молодцевато сидевшей на ее большой, крутолобой голове.

— Вот это уже мужской разговор! — пробасил моряк с таким облегчением, словно для этого ему пришлось долго уговаривать бойца. — Только не «капитан», а «капитан-лейтенант». Комбат Кор-рягин, если уж для всеобщего знакомства. Морской устав знать надо, салага, — все с той же снисходительностью поправил моряк и тут же метнулся к военкому, просеивать остающихся «некупленными».

13

Последних своих десантников Корягин подбирал уже под вой «мессершмитов», налетевших на караван судов, идущих под прикрытием бронекатеров в сторону Керченского пролива. В эту же схватку вступили и береговые зенитки, расположенные метрах в трехстах западнее госпиталя и обязанные прикрывать его.

На виду у госпитальеров разгоралось настоящее сражение, их шеренги пришлось тут же рассредоточить, но капитан-лейтенант все же умудрился отобрать полтора десятка крепких парней, в основном из бывших военных и гражданских моряков. Напоследок он присовокупил к ним тройку жилистых сельских ребят, да пару бойцов из милицейского отряда, получивших свои пули в схватке с группой дезертиров.

Оказавшись в одной команде с ними, Евдокия поневоле съежилась: «Господи, что ж я буду делать рядом с этими крепышами во время высадки десанта или в рукопашном бою?! Первый же бой окажется для меня последним! Но еще позорнее будет, если эти коновалы вдруг обнаружат, что я не парень, а девка… Добро бы всерьез не поглумились, да целым табуном».

Исключительно для успокоения нервов она порылась в санитарной сумке, спрятанной в вещмешок и, достав оттуда кинжал барона, засунула его за голенище. Там же, в санитарной сумке, находился и трофейный пистолет — к счастью, никто в ее вещах, хранившихся в госпитальной каптерке, не похозяйничал.

— Гайдук! — прервал ее душевные стенания Корягин, случайно заметивший эти приготовления. — Что это за нож у тебя за голенищем?

Отбомбив, немцы улетели, не потеряв ни одной машины. Корабельный конвой тоже уходил на юго-запад без особых потерь. Теперь оставалось лишь дождаться батальонного грузовика, который уехал куда-то на заправку.

Заметив, что интерес у Корягина непраздный, Евдокия победно осмотрела сгрудившихся вокруг них морских пехотинцев и выхватила ритуальный клинок барона фон Штубера. Держа кинжал за кончик лезвия, чтобы все могли полюбоваться красотой рукоятки, она торжественно протянула его командиру.

— Как видите, это трофейный кинжал; у убитого мною диверсанта занял, — приврала Евдокия. — Перед смертью он даже успел представиться.

— Галантным оказался? — въедливо уточнил комбат.

— Поскольку он появился в составе десанта переодетым красноармейцем, то я поинтересовался, кто он такой, — Гайдук старательно следила за тем, чтобы не проговориться о себе в женском роде. — Признался, что является обер-лейтенантом, бароном фон Штубером, кстати…

— И что, барон этот вот так вот взял и подарил тебе кинжал? — спросил Таргасов, из бывших военных моряков.

— А что ему еще оставалось делать, раненому да в плену?

— А мне пока что ни одного немца — чтобы так, вблизи — видеть не приходилось. Я ведь на тральщике ходил, — посетовал Таргасов.

— Специально приведу тебе одного, — пообещала Евдокимка. — И даже разрешу потрогать собственными руками.

Таргасов — широкоплечий, но слишком исхудавший, кожа да кости, парень лет двадцати пяти, хотел что-то ответить, однако капитан-лейтенант сурово одернул его:

— Не твоя вахта сейчас, салага. Не тебя слушают, дай человеку сказать.

— Барон сообщил, что это — «кинжал викинга», родовое ритуальное оружие, с которым уходили на войну его предки. А потом заявил, что вручает его мне, в признание моей храбрости.