Читать книгу "База-500. Ягдкоманда - Алекс фон Берн"

— Какого черта? — пробормотал Альманис и позвал: — Рубиекс!

Ординарец ввалился из сеней в комнату, очумело вертя головой. Я выстрелил в него дважды: он с недоуменным видом осел на пол и завалился на порог.

— Вы… вы с ума сошли? — широко раскрыв глаза, спросил Альманис.

— Сначала выпейте и закурите, — посоветовал я. — А потом я вам все объясню.

Альманис посмотрел на ствол и последовал совету. Руки его дрожали: то ли с перепоя, то ли от страха.

— Вы знаете, Альманис… такая странная штука, эта жизнь: в ней часто происходит такое, до чего не додумается самый изощренный романист. Вот, скажем, ваш отец тридцать шесть лет назад сжег вместе с имением моего деда, дядю с его женой и двумя моими двоюродными братьями. А теперь я с вами увиделся и могу рассчитаться за это.

Альманис смертельно побледнел, потом кровь бросилась ему в лицо и он прохрипел внезапно севшим голосом:

— Вы барон фон Штернберг?

— Нет, — отрицательно покачал головой я. — Это мой дядя. И, окажись он сейчас на моем месте, он бы с радостью прикончил сына человека, который сжег его поместье и его родных. Моего дядю можно понять: ведь он опознавал обугленные тела тех, кто был ему самыми близкими людьми в этом мире. А я… я никогда не видел этих родственников и родового имения, поэтому могу сохранить разум холодным и осознать, что недостойно потомка баронов фон Штернберг, ведущих свой род от рыцарей Ливонского ордена, мстить примитивному быдлу. Вы должны умереть лишь для того, чтобы мне поверили русские десантники: поверили бы в то, что я русский партизан. Вот почему я вас убью. Если бы для того, чтобы они мне поверили, надо было бы оставить вас в живых, я бы сохранил вам жизнь. Поверьте, ничего личного! Но сейчас вам придется умереть. И я не могу отказать себе в удовольствии повесить вас на дереве, — как и положено поступать с обнаглевшим быдлом, бандитом и насильником.

Альманис поднялся из-за стола: он не то хотел что-то сказать, не то наброситься на меня. Но я не стал ждать дальнейших его действий, а просто выстрелил ему в коленную чашечку. Альманис с диким воплем повалился на пол.

В комнату ворвались Рудаков и Дизенхофер. Они с недоумением уставились на стонущего Альманиса. Первым сориентировался Рудаков: он вставил новый магазин в свою «эрму», передернул затвор и деловито осведомился:

— Выстрел милосердия, товарищ майор?

— Нет, повесьте его на площади, — приказал я.

Немного позже я сообразил, что на площади перед сельсоветом нет ничего такого, на чем можно было бы повесить Альманиса. Но находчивый Рудаков приказал высунуть через слуховое окно сельсовета бревно: на этом самом бревне Альманиса и повесили.

Я не наблюдал за процессом казни: я боялся получить от этого удовольствие, — мне казалось, что тогда я стану похож на Гилле и Альманиса. Зато казнь видел Дизенхофер. Он вошел в комнату и сел на лавку.

— Выпейте, сержант Якобс, — протянул я ему стопку с самогоном.

Дизенхофер послушно заглотнул огненное пойло и даже не поморщился. Он тупо смотрел в одну точку, затем произнес:

— И ведь они наши союзники.

— Они просто мразь и им в любом случае не место в этой жизни. Зато их смерть поможет нам войти в доверие к русским десантникам, — пояснил я.

— Я не об этом, оберштурмбаннфюрер, — бесцветным голосом отозвался Дизенхофер. Он повернул ко мне свое бледное лицо и сказал:

— Ведь все это они делали от имени фюрера… от имени Германии… От нашего имени! Нам когда-нибудь придется ответить за это.

— Идите спать, сержант Якобс, — холодно велел я. В нашем положении задумываться над поступками — худшее из зол. Мы выполняем приказ — и все!

— Запомните: мы просто выполняем свой долг. И сейчас вы — сержант Красной армии Якобс. А кто я?

— Майор Красной армии Петерсон, — отозвался Дизенхофер.

— Вот именно! Идите отдыхать: нам предстоит тяжелый-день.

Я просидел за столом до рассвета и увидел висящего на входе в сельсовет Альманиса, лишь когда вышел на улицу.

— Все прошло гладко? Никто не ушел? — спросил я у дремавшего на крыльце Рудакова.

— Ушел? — усмехнулся он. — Пойдем, покажу кое-что.

Рудаков привел меня к сараю, в котором мои бойцы ожидали смены караула. В сарае на земляном полу лежало несколько тел. Я подошел ближе и увидел, что это обнаженные женщины, связанные колючей проволокой. Все они без исключения были в кровоподтеках, с отрезанными грудями; у одной все тело было исколото вилами и размозжена голова: полусодранный и пропитанный свернувшейся кровью длинноволосый скальп напоминал грязную половую тряпку. Другая была зверски избита, а из влагалища торчало древко лопаты.

Ненависть превращает человека в самого жуткого зверя. И какое дело до мотивов ненависти, если видишь ее чудовищные последствия?

— Они расстреляли всех детей и стариков, а молодых женщин… — хрипло сказал Рудаков, дергая кадыком. — Короче, ребята увидели это и… Их убили лишь за то, что они русские. Так что для нас было дело чести: не упустить ни одного гада!

— Отлично! — одобрил я. Сегодня нам удалось действительно доброе дело. Теперь пора подумать и о задании.

— Собери людей, мы немедленно выступаем, — приказал я Рудакову. Я ожидал, что он побежит выполнять приказ, но Рудаков как-то странно смотрел мне за спину. Я заметил, что он мягким движением подтянул автомат в удобное для стрельбы положение и вдруг понял: кто-то, появления кого мы никак не ожидали, — у меня за спиной.

Глава 16

Генрих Герлиак

Вайсрутения

Это было странное ощущение: я явственно чувствовал присутствие постороннего человека за своей спиной, но не чувствовал опасности. Я не спеша обернулся и увидел стоящего сзади старика. Он, опираясь на палку, пристально смотрел на нас голубыми льдинками глаз, заполненными бездной горя.

— Спасибо, сынки, — глухо проговорил он. — Покарали гадов, отомстили за кровь невинных.

— Откуда ты взялся, дед? — вырвалось у Рудакова.

— Здешний я… как пришли немцы, так согнали всех к амбару, что у дороги со стороны Ружан. А сразу понял, зачем они пришли… спрятал внучка своего, Ванечку, в погреб, что на огороде под кустами малины и сам там укрылся, — вот и не нашли нас изверги. А всех остальных согнали в амбар и сожгли… я крики слышал… А девок молодых для забавы оставили. Спасибо, сынки, что до своей смерти увидел я справедливость на этой земле, — покарали вы извергов, а главного ихнего повесили, чтобы зенки его поганые воронье выклевало!

Старик замолчал, задыхаясь.

— Нам идти пора, дедушка, — сказал Рудаков. — Ты уж не серчай, но односельчан твоих похоронить мы не сможем, — времени нет, того гляди, немцы снова нагрянут.

— Не заботьтесь, сынки! — вздохнул дед. — Вы уж мне только пулемет оставьте, чтобы я перед смертью с собой хоть десяток супостатов с собой забрал.