Читать книгу "Сталин против Троцкого - Алексей Щербаков"

Провожаем.

– Передайте своему другу Мариенгофу, – сказал Троцкий, – что он слишком рано прощается с революцией. Она еще не кончилась. И вряд ли когда-нибудь кончится. Потому что революция – это движение. А движение – это жизнь».

В этой стихии «вечного движения» Есенин чувствовал себя как рыба в воде. Поэта любят изображать эдаким пастушком с тальянкой. На самом-то деле Есенин был убежденным революционером. Путался в «измах» – это да. Так кто в них в то время не путался?

С этой же точки зрения имеет смысл посмотреть на его дружбу с сотрудником Троцкого Блюмкиным. Принято считать, что его приставили следить за Есениным.

Вот тут пора рассказать о вранье, про которое «все знают». В то время Блюмкин не был чекистом. После убийства Мирбаха[55]в 1918 году он долго скрывался, потом вернулся, сдался с повинной и был прощен. Но в ОГПУ он снова вступил лишь в 1925 году. Блюмкин всего лишь работал в секретариате Льва Давидовича. Но, разумеется, в компании литераторов «гнул пальцы». Редкое дело, что ли? В 90-е многие, трудившиеся шестерками по присмотру за ларьками, при общении вне бандитской среды строили из себя крутых авторитетов. Да и ранее я видел мелких комитетских стукачей, изображавших из себя крутых оперов. Откуда родился миф? Да просто при СССР «все знали», что Блюмкин – чекист. Репутация – великая вещь. Помните, как дон Румата у Стругацких изображал великого ходока по женщинам? К этому подверстывался старательно культивируемый среди интеллигенции ужас перед «кровавой гэбней». Но сегодня архивы-то открыты. И биография этого товарища известна точно.

Даешь революцию!

В 1923 году троцкизм стал приобретать черты массового движения. Идеи у Троцкого были все те же.

«Новый период открытых революционных боев за власть неизбежно выдвинет вопрос о государственных взаимоотношениях народов революционной Европы. Единственным программным решением этого вопроса являются Европейские Соединенные Штаты».

Уже неоднократно упоминалось о том, что партия большевиков отнюдь не была единой. Все противоречия пытались сгладить. Но они нарастали. Подробности этих разборок рассказывать нет смысла. Суть же была в том, что Троцкий стал откровенно противопоставлять себя «триумвирату» – Сталину, Каменеву и Зиновьеву. На XII съезде РКП(б) (17–25 апреля 1923 года) схватка пошла в открытую.

В. В. Косиор на съезде заявил: «Десятки наших товарищей стоят вне партийной работы не потому, что они худые организаторы, не потому, что они плохие коммунисты, но исключительно потому, что в различное время и по различным поводам они участвовали в тех или иных группировках, что они принимали участие в дискуссиях против официальной линии, которая проводилась Центральным Комитетом… такого рода отчет можно было бы начать с т. Троцкого, такого рода отчет можно было бы закончить т. Шляпниковым и другими членами „рабочей оппозиции“».

Сталин не остался в долгу: «Я должен опровергнуть это обвинение… Разве можно серьезно говорить о том, что т. Троцкий без работы? Руководить этакой махиной, как наша армия и наш флот, разве это мало? Разве это безработица? Допустим, что для такого крупного работника, как т. Троцкий, этого мало, но я должен указать на некоторые факты, которые говорят о том, что сам т. Троцкий, видимо, не намерен, не чувствует тяги к другой, более сложной работе».

Прошелся он и по нежеланию Троцкого становиться заместителем Ленина. Лев Давидович заявил, что если он, дескать, станет замом, то на этом закончится его карьера как советского работника. Сталин ответил: «Мы еще раз получили категорический ответ с мотивировкой о том, что назначить его, Троцкого, замом – значит ликвидировать его как советского работника. Конечно, товарищи, это дело вкуса. Я не думаю, чтобы тт. Рыков, Цюрупа, Каменев, став замом, ликвидировали бы себя как советских работников, но т. Троцкий думает иначе, и уж, во всяком случае, тут ЦК, товарищи, ни при чем. Очевидно, у т. Троцкого есть какой-то мотив, какое-то соображение, какая-то причина, которая не дает ему взять, кроме военной, еще другую, более сложную работу». Эта часть выступления Сталина также не вошла в официальную стенограмму съезда. Хотя Троцкий не объяснил на съезде, какое «соображение», какая «причина» и какой «мотив» не позволяют ему взять другую работу, он дал понять, что ему есть что сказать, ограничившись замечанием, что «съезд – это не то место… где такого рода инциденты разбираются».

Между тем Троцкого снова понесло в международную политику. А точнее – его стала интересовать Германия. Там обстановка была та еще. Поражение этой страны в Первой мировой войне ознаменовалось Версальским миром, который был откровенно грабительским. Страна голодала. И потому там стали подниматься радикальные силы. Их было две – коммунисты и национал-социалисты. В окружении Троцкого решили их объединить. А что? И те, и другие выступали против Версальского мира. И эти инициативы нашли в нацистских кругах определенное понимание. Самое смешное, что главным в данной игре был Карл Радек. Напомню – Собельсон по настоящей фамилии. Но это как-то никого не волновало. Как видим, антисемитизм нацистов был очень избирательным.

Вот что писал об этой странной дружбе немецкий историк и личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт: «Радек… был горячим сторонником идеи, что „общие враги, Версальские победители“ должны быть разбиты блоком Советского Союза и Германии. Радек не считал, что для такого союза Германия должна стать коммунистической. Он полагал, что германские националисты могут стать переходным этапом на пути к большевизму. Поэтому, когда Альберт Лео Шлагетер, лейтенант одного из иррегулярных формирований „Немецкого свободного корпуса“, подпольный борец против французской оккупации Рура, был приговорен к смертной казни и расстрелян в мае 1923 г. за теракт, то Радек на заседании Коминтерна выступил 20 июня 1923 г. с сенсационной речью, посвященной расстрелянному. Речь была озаглавлена „Лео Шлагетер, путешественник в никуда“».

Планировалось, что коммунисты и нацисты устроят совместные выступления. Но что-то у них с координацией не сложилось. 23–25 октября коммунисты подняли в Гамбурге восстание. Но ничего хорошего из этого не вышло. 3 ноября в Мюнхене нацисты устроили знаменитый «пивной путч», который тоже закончился провалом.

Сталин возню вокруг немецких дел не одобрял: «Должны ли коммунисты стремиться (на данной стадии) к захвату власти без социал-демократов, созрели ли они уже для этого – в этом, по-моему, вопрос. Беря власть, мы имели в России такие резервы, как: а) мир, б) земля крестьянам, в) поддержка громадного большинства рабочего класса, г) сочувствие крестьянства. Ничего такого у немецких коммунистов сейчас нет. Конечно, они имеют по соседству советскую страну, чего у нас не было, но что можем мы дать им в данный момент? Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты подхватят, они провалятся с треском. Это „в лучшем“ случае. А в худшем случае – их разобьют вдребезги и отбросят назад. Дело не в том, что Брандлер хочет „учить массы“, – дело в том, что буржуазия плюс правые с-д. наверняка превратили бы учебу-демонстрацию в генеральный бой (они имеют пока все шансы для этого) и разгромили бы их. Конечно, фашисты не дремлют, но нам выгоднее, чтобы фашисты первые напали: это сплотит весь рабочий класс вокруг коммунистов (Германия не Болгария). Кроме того, фашисты, по всем данным, слабы в Германии. По-моему, немцев надо удерживать, а не поощрять».