Читать книгу "Как Малая Русь стала польской окраиной - Александр Широкорад"

Мало этого, питая глубокое уважение к церкви и духовенству, кошевое начальство даже и игумену Межигорского монастыря не повиновалось, и главой войсковой своей церкви считало только себя и товариство.

В 1773 г. Кошевой Калишневский считает себя вправе делать выговор игумену Межигорского монастыря за присланного им священника и требует, чтобы отозвал последнего. Он прислал на

Запорожье другого иеромонаха, который был бы столь хорошего учения, что мог бы и проповеди говорить. В 1774 г. когда Киевский митрополит Гавриил требовал доставления в консисторию сведений о числе Запорожских церквей, духовенстве, доходах его, грамотах и т. п. кошевой отвечал, что так как церкви Запорожские "искони древних времен ведущимся порядком построены войском, содержатся от оного, и в главном и совершенном ведоме войска находятся", — то и не считает нужным занимать этим предметом митрополию»[168].

Весьма экзотической была и запорожская фемида. Главными преступлениями казаки считали убийство, воровство, неплатеж денег, взятых взаймы, слишком дорогая цена товаров или вина — вопреки постановленной цены, а также гомосексуализм или скотоложство.

Тут сделаю маленькое лирическое отступление. Обычно титулованные авторы солидных исторических книг тщательно обходят вопросы, на которые не могут дать внятных ответов. Но я предпочитаю в этих случаях ответить «не знаю», нежели умалчивать факт или заниматься фантазиями. Например, ответить на вопрос, как уживался гомосексуализм среди запорожцев со строгим наказанием за оное деяние — я не знаю! Равно как не представляю, почему в Северную войну в обеих армиях процветали «голубые», хотя и у русских, и у шведов за это официально полагалась смертная казнь. Мало того, Петр I был бисексуалом (вспомним Алексашку Меншикова и чухонку Марту Трубачеву), а Карл XII вообще был геем «в законе».

Но вернемся к запорожской фемиде. «Убийцу живого кладут в один гроб вместе с убитым и зарывают в землю; освобождается от такой казни разве весьма уважаемый казак, — его всенародно избавляют от смерти и наказывают большим штрафом. За воровство привязывают к столбу, на площади, где держат до тех пор, пока укравший не заплатит всего украденного; непременно трое суток продержат его на столбе даже и в том случае, если он скоро заплатит за все украденное, а попадавшегося несколько раз в воровстве или вешают, или убивают до смерти. Наказание привязывания к столбу увеличивается потому, что всякий проходящий имеет право не только бранить, но и бить привязанного, сколько кому вздумается. Иногда при этом выходит такая история. Несколько пьяниц, проходя мимо столба, пристанут к привязанному и станут угощать его горелкою; когда же тот не захочет пить, они приговаривают: "Пый, скурвый сыну, злодею! Як не будешь пыть, будем скурвого сына быть". Как скоро тот напьется, пьяницы скажут ему: "Дай же мы, брате, трохи тебе побьем", и хотя тот просит у них милости, пьяницы, не обращая внимания на его просьбу и мольбу, говорят: "А за щож, скурвый сыну, мы тебя поили? Як тебе треба поить, то треба и бить", и часто случается, что привязанный к столбу умирает чрез сутки»[169].

С переходом запорожцев в русское подданство царские власти категорически запретили им приводить в исполнение смертные приговоры. Однако запорожцы игнорировали это, и казни производились до самого разгрома Запорожской Сечи.

Любопытно, что запорожцы чтили древний славянский обычай - приговоренный к смерти должен был быть помилован, если невинная девушка пожелает выйти за него замуж. Правда, иной раз случались и конфузии. Везут приговоренного на лобное место. Вдруг из толпы зрителей выбегает покрытая покрывалом девица, «которая всенародно объявляет свое желание выйти за осужденного замуж. Разумеется, все остановились и замолкли; осужденный требует снять с девицы покрывало, чтобы посмотреть на нее. Взглянул и заговорил: "Ну, когда уже на такой жениться, лучше умереть; ведите меня". Что и последовало. Происшествие сие было в г. Новомосковске, в тогдашней Запорожской паланке, где некоторые из жителей, помня еще места шибаниц и прочих казней, указывают их любопытным»[170].

Закончу вопросом, на который у меня также нет четкого ответа: соблюдали ли запорожцы обет безбрачия? Формально — да, если говорить о сечевых. Зимовники и сидни не в счет. Действительно, по запорожским законом каждый, кто приведет женщину в Сечь, хотя бы и родную сестру, подлежит смертной казни. Но кто мешал богатым казакам в зимовниках и хуторах, где у них находились сотни коней и крупного рогатого скота, содержать еще и гарем?

В середине XIX века Пантелеймон Кулиш записал рассказ старика-запорожца о былых временах. Среди прочего старик рассказал, как тогдашние «повесы» (брачные аферисты) промышляли тем, что соблазняли девушек, обещая жениться, увозили в Запорожье, а там продавали и возвращались назад за новой жертвой. Украинофил Кулиш вставил в текст в скобках [татарам]. Но мне что-то не верится, чтобы в Сечи татарам позволялось скупать к себе в Крым православных девушек. Так что красны девицы жили в гаремах богатых казаков.

Запорожские и малороссийские казаки только в XVII веке увели в плен сотни тысяч женщин из Прибалтики, Крыма и приморских турецких городов. Куда же они делись? Ну, допустим, часть, не более 10 процентов, была продана панам и евреям, а остальных-то поселили если не открыто в местечках, то без огласки по хуторам, да во многих случаях и сочетались законным браком. И в любом случае рождались дети, даже очень много детей!

Я умышленно акцентирую внимание на смешении кровей в Малороссии в XIII—XVIII веках. Вопрос тут не сексуальный и даже не этнографический, а, увы, политический. Мне уже осточертело повсеместно читать мудрые высказывания самостийников, от форумов в Интернете до трудов членов Академии наук, о том, что-де настоящие русские — это укры, а «москали» — это помесь племен угрофиннов и татар. Риторический вопрос: кого на московском рынке скорее обзовут «черными» — уроженцев Архангельской или Вологодской областей или жителей юга Украины?

ГЛАВА 22

БЕСПРЕДЕЛ НА ПОЛЬСКОЙ ОКРАИНЕ

Мы пока говорили о запорожских казаках, но казачество в XVI веке возникло и на юге Малой Руси. После принятия Люблинской унии в 1569 г. малороссийские казаки оказались лишним сословием в Речи Посполитой, где доселе существовало лишь три сословия — шляхетское, мещанское и хлопское. Дворяне и слышать не хотели о принятии казаков в их сословие, а идти в хлопы или мещане не хотели сами казаки.

В 1578 г. король Стефан Баторий определил жалованье шести сотням казаков и разрешил им разместить в городе Трахтомирове свой госпиталь и арсенал. За это казаки согласились подчиняться назначенным королем офицерам-дворянам и воздерживаться от самовольных нападений на татар, сильно осложнявших ведение внешней политики Речи Посполитой. По заведенным правилам все шестьсот казаков были занесены в специальный список — реестр. И с тех пор эти зарегистрированные, «реестровые», казаки стали использоваться не только для охраны границ от татар, но и для контроля за «нереестровыми».