Читать книгу "Три заповеди Люцифера - Александр Овчаренко"

— То есть кошек, которые скребут на душе, в вине топить не рекомендуется?

— Именно так, — улыбнулась женщина и поцеловала его в губы. — Ты у меня умный, всё на лету схватываешь.

— Я ещё и сильный, — попытался он дополнить свой портрет.

— Сильный, — согласилась психоаналитик. — А ещё ты ужасно хитрый.

— Может, коварный?

— Коварство имеет тяжёлый психический осадок. Надеюсь, ты понимаешь, что именно я имею в виду? А твоя хитрость сродни ребяческим проказам — она не обидная.

— Значит, на то, что я хитростью затащил тебя в постель, ты не обижаешься?

— Хитростью? — рассмеялась она, показав при этом жемчужно-белые зубки. — Да я сама смоделировала ситуацию, в которой тебе отводилась роль коварного искусителя, а мне — наивной простушки. А ты на эту приманку клюнул, и подсознательно испытываешь при этом чувство вины, впрочем, не ты один.

— Так значит, я у тебя не первый? — шутливо насупил брови Каледин.

— Тебе правду сказать или опять обмануть?

— Интересно, как ты это сделаешь?

— Ладно, считай, что уговорил! У меня долго не складывалась личная жизнь. Сказывалась полученная в детстве тяжёлая психическая травма — в десять лет меня попытался изнасиловать психически неполноценный подросток, который жил в нашем подъезде. После этого я до двадцати семи сторонилась мужчин, подсознательно опасаясь насилия с их стороны. Такой посттравматический синдром характерен для женщин, переживших сексуальное насилие. И вот я встретила тебя. Ты в моих глазах был не такой, как все: добрый, внимательный и очень мужественный. Ты был так неотразим, так убедителен в своих рассуждениях, что я не устояла! Для меня не важно было, какие слова ты мне говорил, главное, каким тоном ты их произносил. А дальше всё по шаблону: немного вина, невинный поцелуй, потом ещё один, потом я чувствую на своём теле сильные мужские руки и в результате я твоя! Вуаля!

— Неужели я действительно такой неотразимый?

— Дурашка! Я же сказала, что тебя обману. И как ты только работаешь в такой серьёзной организации? Ты же веришь женщинам, как девственник. Никто меня в детстве не насиловал, это я придумала прямо сейчас, а ты поверил.

— Как не поверить, если ты так убедительно преподнесла!

— Я всего лишь немного польстила твоему самолюбию, поэтому ты охотно в мои бредни поверил. Если хочешь знать, девственность я потеряла на первом курсе института. Надеюсь, подробности не нужны?

— Избави бог, — фыркнул Кантемир.

— Не сердись! Это был лишь маленький тест.

— Ты со мной играешь, как кошка с мышкой. Рядом с тобой я почему-то чувствую себя беззащитным.

— Кто-то говорил, что он мужественный человек. Не помнишь, кто? Милый, беззащитным ты себя чувствуешь потому, что не знаешь, когда и с какой стороны я нанесу следующий укол твоему самолюбию. Всё просто! Если бы мы с тобой общались дольше, ты бы изучил мои приёмы, хотя я и стараюсь не действовать по шаблону.

— Я согласен.

— Согласен на что? Изучать меня?

— Согласен общаться с тобой подольше.

После этих слов она искренне рассмеялась, и он остался у неё до утра.

Однако долгого общения не получилось, так как через месяц после той памятной ночи из длительной заграничной командировки к психоаналитику вернулся муж, о существовании которого влюблённый подполковник и не подозревал.

— Как ты могла так со мной поступить? — возмущался «офицер для сугубо интимных поручений».

— Как именно? — с невинным видом уточнял психоаналитик. — Разве тебе со мной было плохо?

— Ты должна была сказать мне, что ты замужняя дама!

— Зачем? Чтобы у тебя развился комплекс вины? Или от осознания того, что ты обладаешь чужой женой, у тебя эрекция улучшается?

Они расстались, так и не поняв друг друга. Кантемир считал, что женщина просто использовала его, она же в свою очередь расценила его поведение, как каприз взрослого ребёнка, у которого отняли любимую игрушку.

Этот поздний осенний вечер как раз относился к тому редкому депрессивному периоду, который Каледин так ненавидел. В состояние жесточайшей депрессии Каледин впал сразу после смерти Маши Поливановой, виновным в которой он считал в первую очередь себя. В тот памятный вечер 5 октября Кантемир приехал к ней, чтобы отвезти в Шереметьево и вместе с ней отсмотреть записи камеры наружного слежения.

— Если убийца действительно в этот день был в аэропорту, то Манечка его опознает, — рассуждал он. — Дальше останется только установить рейс, на котором он вылетел, побеседовать со стюардессами и определить место, на котором он летел в Питер. Потом по списку пассажиров установить его фамилию, имя и отчество, паспортные данные и «пробить» это всё по базе данных. Даже если паспорт окажется на вымышленное имя или вообще поддельным, остаётся вероятность установить, кто из сотрудников паспортно-визовой службы его изготовил и кому потом продал.

Однако ничего этого не получилось. Манечка была мертва и ниточка оборвалась. Поквартирный опрос соседей, проведённый сотрудниками уголовного розыска, ничего не дал. К Манечке в гости ходило много народу — как мужчин, так и женщин, поэтому соседи привыкли к наплыву визитёров и после нескольких бурных объяснений с гражданкой Поливановой вообще перестали смотреть в её сторону и подмечать, кто на этот раз ночует у молодой и привлекательной соседки.

Как назло, рекомендации психоаналитика на этот раз не срабатывали, и Кантемир поминутно возвращался в тот злополучный вечер, когда обнаружил сидевшую возле зеркала мёртвую Манечку. В том, что Маню убили, Кантемир не сомневался — шесть тронутых увяданием кроваво-красных роз говорили об этом более чем красноречиво. Теперь поимка таинственного убийцы была не просто распоряжением вышестоящего начальства, теперь это стало его личным делом — делом чести.

— Мне бросили вызов и я принял его, — цедил сквозь зубы Каледин, расхаживая по полутёмной комнате из угла в угол. Он специально не зажигал верхний свет: сочившаяся в окна чернильная темнота осенней ночи успокаивала его и давала возможность сосредоточиться на главном.

— Моя ошибка в том, что я выбрал пассивный метод расследования. — продолжал рассуждать вслух подполковник. — Я, как сказочный герой Иванушка-дурачок, покорно шёл за клубочком, в надежде, что всё само собой образуется и преступник, наделав глупых ошибок, сам выведет следствие на себя! Святая наивность! Я действовал по шаблону, и не учёл, что преступник — не просто наёмный убийца. Он псих, даже маньяк, живущий в своём придуманном мире, и подтверждение этому — увядший букет из шести роз. Обыкновенный уголовник даже из куража не позволил бы себе такой выходки.

Итак, вероятней всего, он псих! Псих, но не дурак! Люди с психическими отклонениями бывают дьявольски хитры и изобретательны, но действует он не сам по себе. Чья-то опытная рука направляет его. Кто-то по одному ему известным признакам выбирает очередную жертву и даёт команду «фас»! Вырисовывается классическая схема «Заказчик-Исполнитель-Жертва». Жертвы налицо, и число их, к сожалению, множится. Мотив убийства, заказчик и исполнитель неизвестны. Однако если быть точным, то последняя жертва, Манечка Поливанова, по всем признакам выпадает из общего ряда. Поливанова образованностью не блистала, да и в Свеколкино её Премьер не приглашал, однако её убили. А почему, собственно, я связал её смерть со смертью троих учёных? Только потому, что она явилась невольным свидетелем убийства Шлифенбаха? Да, она видела предполагаемого убийцу профессора, но было ещё что-то? О чём-то я позабыл. Вспомнил. Портрет! Маня нарисовала мне портрет человека, который был рядом со Шлифенбахом в момент его смерти, но этот же человек, по утверждению Поливановой, летал в Петербург, как раз в то самое время, когда там произошло убийство профессора Серебрякова. Нет, это не то! Об убийстве в Питере я не забывал. Маня говорила, что смерть кружит возле её дома. Помниться разговор этот был в машине, мы тогда ехали в грузинский ресторанчик. В тот момент я принял её слова за блажь и даже рассмеялся, но Поливанова говорила серьёзно. Более того, она была напугана. Смерть бродит возле дома. Что она хотела этим сказать? Возможно, за несколько дней до 1-го сентября — дня смерти Шлифенбаха — она видела убийцу, который выбирал место для нападения или готовил пути отхода. А может…