Читать книгу "Наш последний эшелон - Роман Сенчин"

– Собрал группу?

– Нет, – вздыхает Сергей, – все как-то… Да и где играть?..

– Сборник не выпустил?

– Денег нет, чтобы отксерить. Макет-то готов…

И в который раз я листаю отпечатанный на машинке сборник его стихотворений, иллюстрированный хорошим местным художником Андреем Малыгиным. Я не прочитал ни одного стихотворения, но представляю, о чем они, какого качества. Зато само ожидание того, когда сборник будет размножен, мне глубоко интересно.

– Знаешь, Серега, сколько лет прошло, как появился этот макет?

– Сколько? – испуганным голосом спрашивает он; действительно, слово «лет» – пугающее слово.

– Почти пять. Боюсь, что скоро придется новый макет сооружать, а то этот уже так истерся, что и буквы кое-где не разобрать.

– Надо, надо скорее ксерить! – Сергей бережно берет сборничек, листает. – Да-а, и рисунки тускнеют…

С тяжелым чувством покидаю я Сергея Медведева, а он, догадываюсь, будет сейчас до поздней ночи бренькать на сломанной электрогитаре придуманные когда-то мелодии, напевать свои юношеские тексты, а ведь ему без малого тридцать.

И больше у меня ни к кому нет желания заходить. В одном месте безрадостно пьют, в другом готовятся заняться любовью, где-то смотрят телик, где-то едят, а где-то уже – самое умное – спят.

Воздух стал свежее и чище, но в свежести этой нет теперь того волнующего, зовущего привкуса жизни, что вытолкнул меня из дому, заставил бродить и искать… Теперь я жалею, что поддался, оказался здесь, вдалеке от телевизора, от удобного кресла. Нужно скорей возвращаться… И по темнеющим безлюдным улицам я иду обратно, туда, где мне хорошо и привычно, где есть чем увлечься: полистать, например, в сотый раз старые подшивки «Ровесника», искать на пяти каналах занятную передачу, пока не сморит сон.

Но до этого, оказывается, еще далеко. Мне встретился Игорь Борисенко, бывший студент и актер молодежного театра, сержант-десантник запаса.

– Привет, Игорек, куда спешишь?

– О, привет! М-м… Нинку не видел?

– Увы. – И я незаметно усмехнулся.

Этой зимой Игорь вернулся из армии и пытается теперь снова дружить с девушкой Ниной, а она за эти два года превратилась из пятнадцатилетней домашней затворницы в обычную герлу-тусовщицу и не желает ограничиваться одним-единственным парнем. И когда ее нет, когда ее след утерян, бедняга Игорь бегает по городу, по всем известным ему флэтам, ищет.

– Может, у Наташки? – уныло гадает Игорь. – У нее телефона нет, надо зайти.

– Как хочешь. – Я пожимаю плечами.

– Пойдем вместе, а? Вдруг на кого там наткнемся…

– Что, драться будешь?

– Ну, вдруг что… Пойдем?

У Игоря такой жалобный голос и затравленный вид, что я согласился, но по дороге постарался доказать всю тщетность и безрассудность подобной формы любви:

– Ты пойми, Игорек, этим ты только отдаляешь Нинку от себя. Она ж тебя скоро бояться будет! Ну и что, что она сегодня где-то в компании без тебя, ведь не на одном же тебе мир для нее должен замкнуться. Это, Игорек, просто смешно и глупо, такая страсть. Ну, наконец, вон в парке сколько девчонок разных, сидят ждут своих принцев, а ты парень видный, хорошо одет и десантник… Ну что тебе Нинка? Я бы сказал, что она довольно… так…

На мои слова Игорек отвечал лишь сдавленными восклицаниями:

– Да ты что?! Нет, я без нее не могу!.. Не говори такого!.. Нинка, она знаешь какая!..

И он упорно шагал вперед, выпятив мощную грудь, раскорячив толстые руки; глаза глядели вперед напряженно, будто ежесекундно надеялись увидеть любимую в унылой пустоте улицы. Я почти бежал рядом с ним.

Дверь открыла Наташина мама, равнодушно сообщила, что дочери дома нет.

– А вы не знаете, где она может быть?

– Хм! Она мне не докладывается.

– Извините…

Вышли из подъезда. Игорек подрагивающими пальцами вытянул из пачки сигарету, закурил. Посмотрел туда-сюда, соображая, куда бы направиться дальше. Теперь он был настолько взвинчен, что я с большим опасением признался:

– Счастливый ты человек, Игореха. Я тебе завидую.

– С чего это?

– Да вот, любовь у тебя…

– Знаешь, куда ее надо засунуть! Л-любовь…

И глаза блестят в полутьме бешено и отчаянно.

Я попрощался, выплюнул жвачку, поспешил уйти… Скорей, скорей домой, надоела мне эта чертова прогулка!

1995 г.

Семь процентов

И снова новый день. И снова будет все. И солнце зимнее, и ералаш. Походы, переходы, наступленья, затишья, стоны, бегство, плен. Душа внутри, а руки на душе. Трясутся руки, мешаются мазки. Глаза, слеза, игра… И снова, снова новый день. И снова будет все. И я стою. Сейчас пойду. Приду. Потом опять. Все ходят, думают, сквозят. Зачем рассвет, зачем бежать… Нет, без вопросов, только без вопросов. Пытаюсь бросить, обмануть, закрыться. Не так, и все опять не то. Не я, не все… И снова, снова, снова новый день. И снова будет все. И я бегу по солнцу, как по снегу. Хочу обнять, понять, ответить. Но, без вопросов, ради бога, без вопросов. Трясутся руки, мешаются мазки. Цвета́ не разобрать. И ничего уже не видно. Пятно. Огромное румяное пятно. Плывет, качается, смеется. И сзади, впереди, вокруг – море – моя Слишком Длинная Жизнь.

Глава первая

Как начинается утро

Эту ночь я провел на кухне. Мягкий толстый матрац, подушка и шинель-одеяло; очень удобно. Видел цветные теплые сны, но не запомнил их – зашуршали, забеспокоились крысы. Наверное, они хозяйничали здесь всю ночь, но я спал и не слышал. А теперь наступил перелом, пришлось открыть глаза и слушать возню. Одна крыса грызла картошку под раковиной, другая сидела на столе, собирала крошки. Нужно встать, включить свет, распугать их.

За окном густая синь раннего-раннего утра. Часов в квартире нет, точное время узнать нельзя, да и незачем. Мы уже давно перестали следить за ним, живем совершенно свободно. Какое сегодня число? Сколько сейчас – восемь или половина девятого? Какая разница… Заканчивается зима, это заметно, наступает новый день, это видно. Точнее не надо. Мы не торопимся. У нас своя, единственно возможная для нас жизнь.

Тихо, очень тихо поднимаюсь я со своей постели, пробираюсь к выключателю. Хлоп! Яркий свет залил кухню. Толстая сытая крыса сидит на столе. Перед ее мордой кусок хлеба. Притягивают черные разумные глаза, блестящая рыжеватая шерсть. Она не боится, она спокойно проходит между рюмок к холодильнику и спрыгивает на пол. Теперь хозяйничать моя очередь. И я ищу, что покурить. Вот в пепельнице есть неплохие окурки. Спичек нет, плохо. А, да, я вчера отложил несколько подмокших на подоконник. Вот они. Закурил. Сел на табуретку, потянулся. Хорошо…