Читать книгу "Золотоискатель - Жан-Мари Гюстав Леклезио"

Как я только смел жить, не принимая в расчет того, что меня окружает, искать золото, одно лишь золото, чтобы, найдя его, сразу сбежать с добычей? Эти бесчисленные пробные ямы, это перетаскивание камней с места на место — какое надругательство! Теперь, оставшись в одиночестве, всеми покинутый, я вижу, понимаю это. Эта долина — вся, целиком — как могила. Таинственная, зловещая — место изгнания. Я вспоминаю слова Умы, сказанные с насмешкой и обидой, в тот, самый первый, раз, когда она перевязывала мне раненую голову: «Вы так любите золото?» Тогда я ничего не понял, меня лишь позабавило то, что я принял за наивность. Я не думал, что в этой суровой долине было еще что искать, что взять, я и представить себе не мог, что эта странная девушка, эта дикарка владеет тайной. Не слишком ли поздно я понял это?

Я остался один среди этих камней, не имея иной опоры, кроме ворохов бумаги, карт, тетрадок, в которых записана вся моя жизнь!

Я думаю о тех временах, когда понемногу открывал для себя мир, там, в Буканской впадине. О временах, когда я бегал в высокой траве, любуясь птицами, что вечно кружат над Мананавой. Снова, как когда-то, я разговариваю сам с собой. Напеваю слова песни про реку Танье, припев, который мы пели вместе со старым Куком, раскачиваясь в такт мелодии:

Эх, эх, детушки!

Без труда не проживешь…

Этот голос снова звучит во мне. Я смотрю, как течет к своему устью Камышовая река. В сумеречном свете все кажется мягче, легче. Полуденный зной, беспокойные поиски у подножья утеса, бесполезные пробные ямы — все это забывается, когда приходит ночь, принося с собой нежный рокот волн и едва ощутимый трепет камышей. Разве не то же чувствовал я тогда, много лет назад, у Башни Тамарен, когда смотрел, как погружаются во мрак холмы, как поднимается тонкий дымок в небо над Буканом?

Вот я и обрел ее вновь, свободу тех ночей, когда, лежа на земле с открытыми глазами, сообщался с центром Вселенной. Один в долине, я смотрю, как раскрывается надо мной звездный мир, смотрю на неподвижное облако Млечного Пути. Одно за другим узнаю я очертания созвездий своего детства: Гидра, Лев, Большой Пес, гордый Орион с драгоценными каменьями на плечах, Южный Крест со своей свитой и, конечно же, Арго — вон он плывет в пространстве, и его обращенная на запад «корма» словно вздыблена невидимой волной мрака. Я лежу на черном песке у Камышовой реки без сна, без снов. Я чувствую на лице ласковый свет звезд, чувствую, как вращается подо мной Земля. В мирной летней тишине, нарушаемой лишь далеким завыванием моря на рифах, очертания созвездий кажутся легендами. Мне видны все небесные дороги, на которых сигнальными огнями горят особо яркие точки. Мне видны тайные тропы, темные колодцы, ловушки. Я думаю о Неизвестном Корсаре, который, возможно, когда-то давным-давно спал на этом же песке. Может, он знал этот тамаринд, что покоится сейчас под землей? Может, так же жадно вглядывался в это небо, что привело его на этот остров? Здесь, укрывшись от морского ветра среди кокосовых и бутылочных пальм, лежа на теплой, мягкой земле, после стольких яростных сражений, жестоких убийств, он вкусил наконец мир и покой. Глядя на звездное небо, я совершил головокружительный прыжок во времени. Он здесь, Неизвестный Корсар, он дышит во мне, это его глазами смотрю я на небосвод.

Как я не задумывался об этом раньше? Английская лощина — это Вселенная, у нее те же очертания. Ее карта, такая простая поначалу, беспрестанно усложнялась, наполняясь знаками и вехами. И в конце концов их переплетения скрыли от меня истинное значение этого места. С бешено бьющимся сердцем я вскакиваю на ноги и бегу к своей хижине, где еще догорает коптилка. При ее неверном свете я роюсь в мешке, достаю оттуда карты, документы, сетки. С бумагами и светильником я снова выбираюсь наружу и, сев лицом на юг, сверяю свои чертежи с рисунком небосвода. В центре плана, там, где я когда-то водрузил свой памятный столб, пересечение линии норд-зюйд с осью «проушин» полностью соответствует расположению Южного Креста, волшебным светом сияющего прямо передо мной. На востоке, над самой расселиной, форму которой он в точности повторяет, изогнулся Скорпион, а его красное сердце — звезда Антарес — бьется в том самом месте, где я раскопал два тайника Неизвестного Корсара. Я смотрю на восток, и над тремя углами, образующими букву «М» Командорской Вышки, вижу Три Марии — три звезды пояса Ориона, только что взошедшие над горами. На севере, над морем, Большая Медведица, легкая и неуловимая, указывает вход в бухту, форму которой повторяет своим изгибом Корабль Арго, задравший «корму» по ходу устья реки, до границ старого побережья. У меня так кружится голова, что я вынужден прикрыть глаза. Что это, опять галлюцинация? Но эти звезды — живые, они вечны, и земля под ними вторит их очертаниям. Значит, ключ к тайне, которую я пытаюсь разгадать, был всегда начертан на небесах, где нет места ошибкам. И я, сам того не зная, постоянно вижу его с тех самых пор, как стал смотреть на небо, еще там, в Звездной аллее.

Так где же сокрыт клад? В Скорпионе, в Гидре? Или в Южном Треугольнике, соединяющем в центре долины точки H, D и В, которые я определил в самом начале своих изысканий? А может, он находится на «носу» Корабля Арго или на его «корме» и его местоположение обозначено огнями Канопы и Миаплацида, что загораются каждый день сверкающими базальтовыми утесами по обеим сторонам бухты? Или же его надо искать в драгоценном сиянии Фомальгаута, одинокой звезды, восходящей над открытым морем, чей блеск волнует, как загадочный взгляд, и которая сейчас ночным солнцем стоит в зените?

В эту ночь я не смыкаю глаз: все смотрю, смотрю, дрожа от возбуждения, в открывшееся мне небо, разглядывая каждое созвездие, каждый знак. Мне вспоминаются звездные ночи Букана, когда я бесшумно выскальзывал из жаркой комнаты в прохладу сада. Тогда, как и сейчас, мне казалось, что я кожей ощущаю очертания небесных фигур, и, когда наступал день, я чертил их камешками на земле или на песке оврага.

Пришло утро, высветлив ночное небо. И, как прежде, я уснул при свете дня неподалеку от холмика, под которым упокоился старый тамаринд.

Разгадав план Неизвестного Корсара, я больше никуда не спешу. Впервые после возвращения с войны мне кажется, что мои поиски обрели новый смысл. Раньше я не знал, чего ищу, кого ищу. Я был словно в ловушке. Теперь же с меня будто свалилась какая-то тяжесть, я могу свободно жить, дышать. Снова, как при Уме, я могу гулять, плавать, нырять в водах лагуны, ловить морских ежей. Я соорудил себе острогу из камыша с наконечником железного дерева. На заре, когда прибывающее с приливом море проходит между рифами, я, как учила меня Ума, ныряю голым в холодную воду. Плывя над самыми кораллами, выискиваю рыб: дорад, губанов, летринов. Иногда мелькнет рядом голубая тень акулы, тогда я замираю на месте, задерживая дыхание и поворачиваясь вокруг себя, чтобы не упускать ее из виду. Теперь я могу плавать так же далеко, так же быстро, как Ума. Я умею жарить рыбу прямо на берегу, на решетке из зеленых тростинок. Около хижины я посеял маис, бобы, сладкий картофель, чайот. А в железном горшке у меня растет молодая папайя, которую дал мне Фриц Кастель.

В Порт-Матюрене люди задаются вопросами. Как-то, когда я пришел снять немного денег со счета, управляющий банка Беркли спросил меня: