Читать книгу "Письма к Луцию об оружии и эросе - Луций Эмилий Сабин"

Теперь, после моих метаний по Сицилии, после искусных извращений в мастерской Верреса во дворце Гиерона и его преступной страсти к искусству, после восторгов, страданий и блаженной умиротворенности, данных мне на Солнечном острове эросом, после долгожданного разгрома Спартака и распятия римского гражданина, гладиаторское искусство вызывает у меня чувство особого неприятия. В том, что разгромленная армия Спартака была поначалу армией гладиаторов, есть для меня некое особое удовлетворение. Но я знаю, что нам, римлянам, никогда не избавиться от гладиаторских страстей.

Мы почти не помним о Елене. Изредка мы вспоминаем, что эта роковая женщина погубила Трою и заставила наших предков, троянцев, прибыть в Италию, чтобы в конце концов стать здесь римлянами. Но и об этом мы вспоминаем очень редко: по вине греков мы гораздо чаще вспоминаем о Елене как о пагубе для Греции. Гораздо чаще мы вспоминаем о том, что Ромул и Рем вскормлены волчицей, и что при основании Рима Ромул убил Рема в поединке почти гладиаторском. И уже совсем редко мы вспоминаем о том, что ради Елены троянский царевич Парис отказался когда-то от славы величайшего из героев и от власти над всей Азией.

Интересно, Луций, появится ли в Риме после твоих побед в глубине Азии какой-нибудь новый вид гладиаторского поединка? Например, армянин против амазонки. Вспоминай иногда и о Елене, Луций, ибо наши предки прибыли в Италию из Азии благодаря Венере.

Лицо и обличье

Послесловие о втором авторе

Книга с названием «Об оружии и эросе» — конечно же, не изыскание, как зачастую обещают названия такого типа, столь обычного для античной и более поздней литературы. Это и не совсем «сборник писем», т. е. не произведение эпистолярного жанра, и даже не совсем «роман в письмах». Книга «Об оружии и эросе» — это прежде всего fabula personata.

В ранней римской литературе, т. н. «доклассического» периода[289]термин fabula personata обычно означал некое действо (по-гречески «драма»), участники которого использовали условные лица (personae), условные костюмы, условные декорации.

Fabula — слово, ставшее впоследствии обозначением сказки или басни или мифа, изначально означало рассказ или повествование вообще. Именно это изначальное и основное значение сохранилось в термине «фабула»[290]. Personata — слово, производное от persona (аналогичное ему греческое πρόσωπον), которое означало лицо, но главным образом характерные черты того или иного лица, то есть обличье или же, пользуясь более привычным и отвлеченным словом, маску. Иными словами книга «Об оружии и эросе» — этого своего рода fabula personata, повесть в обличье, повесть в маске.

Отмеченное соотношение имеет силу для всего, что содержит книга «Об оружии и эросе». Прежде всего, это сама форма «Писем», которые написаны «на строго отмеренном», наподобие ткани textum, материале античности, передают атмосферу античности, но отнюдь не являются маскировкой под античность (достаточно вспомнить разительно не похожий корпус «Писем» Цицерона, «друга» Луция Эмилия Сабина).

Обличьями в книге «Об оружии и эросе» являются уже сами основные темы — ars gladiatoria гладиаторское искусство и ars amatoria искусство любовных утех. Излишне говорить, что ars gladiatoria, если уже не по самому своему замыслу (чествование усопших?), то, по крайней мере, по своему существу, — имитация, то есть обличье, ars militaris военного искусства, а гладиаторские доспехи — ни что иное, как persona обличье боевых доспехов. Что же касается ars amatoria, то связанное с ней любовное чувство, самое естественное и искреннее, что было присуще Луцию Эмилию Сабину, — естественно и искренне в той же степени, в какой Луций Эмилий Сабин тождествен Эмилио Сабино. (Дело здесь вовсе не в разнице окончаний латинского и новолатинского[291]имен). Любовное чувство, эрос Луция Эмилия Сабина — тоже некая res personata, нечто олицетворенное, обладающее не лицом, но обличьем. Подобно тому, как вычурные гладиаторские доспехи скрывали зачастую лица бойцов, придавая им в то же время определенные «заранее заданные» черты, Эмилио Сабино иногда намеренно скрывает возлюбленных Луция Эмилия Сабина за именами-масками, потому что он «верит в имена». Эти имена либо нарочито вымышлены, либо слишком вычурны для античности и явно стилизованы «под античность», либо вообще не упомянуты. Но и в тех случаях, когда Луций Эмилий Сабин (с согласия своего новолатинского двойника) позволяет взглянуть на своих возлюбленных «другу-собеседнику», «другому Луцию», не скрывая их за именами-масками, эти подлинные имена в значительной степени завуалированы, прикрывая самих женщин либо вуалью сказочной старины, либо вуалью ощущений, вызываемых значением самих имен.

Впрочем, уже само соотношение между автором, написавшим «Письма», Эмилио Сабино, и Луцием Эмилием Сабином, от имени которого написаны «Письма», есть ни что иное, как имя и наименование, лицо и обличье.

Что касается реальной личности, носящей имя (или опять-таки маску) Эмилио Сабино, то о ней известно еще меньше, чем о самом Луции Эмилии Сабине. Его оставшееся незамеченным (скорее всего по воле самого же автора) произведение было отпечатано в конце XIX века либо в нескольких экземплярах, либо тираж издания был почти полностью уничтожен[292]: во всяком случае, число экземпляров, вышедших в свет, в «паспорте» книги не указано. Не указано в книге и место издания, хотя из слов автора, что «в некотором степени своим появлением на свет книга обязана городу Перудже», можно предположить, что издана она именно в этом городе. Равным образом и странная латинская подпись автора L. Leopolitanus позволяет предполагать его какую-то особую связь с городком Леополи в Тоскане. Особенно странным кажется то обстоятельство, что, несмотря на свою ярко выраженную любовь «играть» с античностью, Эмилио Сабино называет «своим городом» не находящиеся неподалеку прославленные этрусские Тарквинии, а небольшой городок, основанный только в 854 году Львом IV и названный в честь своего основателя. Возможно, это находится в какой-то связи с упомянутым в «Письмах» вариантом топонима Леополи — «городом льва» Лентополем, пригородом, а затем (хотя и очень редким) эпитетом Александрии Египетской: из Леонтополя был упоминаемый в Письме X поэт Лисикрат, автор эпиллия об амазонках. Таким образом, подпись L. Leopolitanus может означать также «Лисикрат из Леонтополя», являя тем самым еще одну маску-persona Эмилио Сабино. Перечень таких неясностей, загадочностей и предположений, конечно, можно было бы значительно увеличить, от чего фигура Эмилио Сабино стала бы еще более загадочной. Можно было еще долго рассматривать эту маску-persona и под другими углами зрения, открывая в ней все более тайн и раскрытий этих тайн, ведущих к новым тайнам. Однако, сколько бы ни блуждать по этому умозрительному лабиринту, в конце концов мы неизбежно придем к выводу, что в силу каких-то неизвестных нам причин Эмилио Сабино предпочел не открывать своего лица.