Читать книгу "Переворот - Джон Апдайк"

Эллелу, которого товарищи по работе знали как Блинчика, проработал поваром в буфете три месяца, пока ожоги от масла не вынудили его перейти на работу дежурным запарковщиком в единственном в городе многоэтажном гараже. Очевидно, здесь, думал он, Мтеса прятал «мерседес» в роковой час, но ни машины, ни шофера уже не было, а плохо различимые пятна от масла на цементе не могли служить путеводной нитью, да и девчонка в абрикосовом бюстгальтере исчезла вместе с Опуку. Однако в один прекрасный день он обнаружил в углублении цемента на повороте с пандуса третьего этажа анзад Шебы, завернутый, как ребенок, в тагильмуст. Эта находка показалась ему мягкой иронией. Он улыбнулся: подобно каждому верующему, он не был оскорблен тем, что за ним следят. Он, которого всегда возили шоферы, научился необычайно ловко пользоваться задним ходом, ставя автомобили, главным образом старые, сильно хромированные, пожирающие большое количество бензина машины из счастливой детройтской поры с уже давно вторично переставленными одометрами и бесчисленными вмятинами.

Тем временем на протяжении двух месяцев джюмада, в это время года, которое туареги называют акаса, над Кушем лил дождь, достаточно сильный даже для тезки внука Ноя. Высокая душистая трава выросла на пустырях Эллелу и на миллионах гектаров вокруг. Скот так разъелся, что у животных ломались ослабшие ноги, а пастухи падали от чрезмерных праздничных плясок и обилия просового пива. Даже на костях, лежавших на песке, наросло мясо, и животные стали давать молоко. Семена, спавшие в земле на протяжении тысячелетий, выбросили вверх, к сомкнутому строю дождевых облаков, гигантские цветы и сочные плоды, которых не найти даже в знаменитых энциклопедических справочниках по ботанике. «Все это, — с грустью думал Эллелу, — я получил, перестав существовать. Я был проклятьем этой страны».

Известия о том, что происходит в стране, почти не достигали хребта — местная газета похвалялась тем, что она пишет лишь о том, что интересует здешних людей: цены на нефть, конференции ОПЕК, окончание эмбарго, новые торговые центры, правила регулирования бума жилищного строительства. Никто в Эллелу не слышал о каком-либо перевороте, когда все проекты по улучшению жизни граждан, все программы по ликвидации неграмотности и созданию оздоровительных клиник, все планы по замощению, канализации и устройству парков стали осуществляться от имени вождя нации, который, перечеркнув исторические мифы, одним взмахом руки одновременно покончил с французами, с королем и с контрреволюционными элементами в ЧВРВС. События, отдаленные по времени и по причинности, а некоторые, начавшиеся еще когда я был солдатом-пехотинцем и студентом за границей — декларация loi-cadre[68], отказ де Голля от la France d'Outre-mér[69], период конституционной монархии в стране, восстание генерала Соба, изгнание из страны неоколонистов, сожжение Гиббса, казнь короля, — свалились в одну кучу и, разгладившись, образовали одну победоносную цепь, чьей сигнатурой стал зеленый флаг, а вершиной — зеленая трава, колыхавшаяся, как океан, под благостным серым небом.

Став анонимом в этом кипучем полисе, взявшем мое имя, я просматривал газеты в поисках известий о себе. На второй странице иногда печатались сообщения из столицы, что находилась — помните — так же далеко, как Рим от Амстердама или кратер Коперника от озера Сомниорум. В этих сообщениях речь всегда шла о некоем «народном правительстве», которое выпустило целый вал постановлений о новом стимулировании заработной платы, периодах освобождения от налогов иностранных инвесторов, введении новой, более мягкой шкалы тарифов на импорт и туристических виз, о привлечении специалистов из Израиля для прокладки ирригационных каналов и специалистов американской помощи по борьбе с голодом, а также предварительные планы строительства на консолях библиотеки Брайля в центре Истиклаля и прочие разнородные политические решения, сильно отзывавшие доверчивостью и нечестивой энергией Микаэлиса Эзаны. К концу моего пребывания в качестве повара — специалиста по бургерам — под сообщением, приветствовавшим прибытие команды голландских специалистов по предотвращению наводнений (я представил их себе с побелевшими, пропитанными водой большими пальцами), мелким шрифтом было сказано:

Полковник Эллелу, пожизненный президент и верховный учитель, отбыл для установления фактов из столицы.

Собственно, так оно и было. Работая днем, шагая по улицам вечером, я проводил много времени, наблюдая моих сограждан-кушитов, их жизнь в этом изолированном оазисе изобилия. Они утратили, без сомнения, привлекательную грацию мускулистого тела настороженных хищников, стройность и легкость, с какой они балансировали, ступая по земле, как наши девушки балансируют, удерживая в равновесии вязанки тамариска на голове. Люди не казались больше выточенными из дерева, какими они кажутся в деревнях, в армии и даже какими казались в дни становления независимости и монархии в Истиклале. Тело тех, что прогуливались по авеню Окончания Беды в хлопчатобумажных платьях и костюмах с картинками, которые они носили и в праздники, и в рабочие дни, было не столько вырезано из дерева, сколько сбито. Утрата напряженности, красивой дикости проявлялась и в том, как они говорили, сменив образованную голосовой щелью взрывчатость их местных языков на гладко скользящий язык мягкого соучастия и лукавой беспечности. Больше не было надобности утверждать себя как личность перед другим человеком. Встретиться взглядом было довольно трудно на сырых тротуарах Эллелу, где лужи окрашивались в цвет неоновых вывесок. Небольшие, но нелегкие испытания порядочности, храбрости, мужского характера, женского характера, которые определяли нашу жизнь в бедности, исчезали, как глиняные молельни и мечети, загоняемые во внутреннее вместилище, которое хранится в такой же тайне, как банковский счет; обмен мнениями у Эллелу происходил под музыку отрицания всего, что вновь прибывшие из буша, раздражительные и голодные, принимали за слабость, а на самом деле это был великолепный протест, продиктованный силой. Добыча нефти и все прочие отрасли промышленности, группирующиеся вокруг добычи нефти, заняли душевные силы, которые ранее были посвящены битвам и обрядам, смерти и Богу, так что эти последние стали казаться (подозревал я) не только чем-то чужеродным, но и монстрами, непредставляемыми, как невразумительные научные формулы, согласно которым нефть вытягивают из вязкой породы и из ее молекул производят жидкости на продажу. Тайны, которые приподнимали людей, сместились, а блеск мелких развлечений и поэтизирование повседневности, потаенное стремление людей получить удовольствие, похоже, вечны. Затопленный посмертной славой, погруженный в будущее, против которого я всем существом восставал, я наконец расслабился. Я часто рано вставал и отправлял мои телеса с неотпускавшими меня снами в закусочную или в бетонную спираль гаража. По пути я видел забавных детишек с серьезными лицами, которых гнали в школу императивы получения образования в промышленно развитом государстве, — они шли, покачивая сумкой и прижимая к груди книжки, такие серьезные в своей уверенности, что от них требуют чего-то нешуточного, и они покорно отвечали на это требование, создавая свою страну. Все в форме, некоторые — в зеленой, нашей, кушитской, зеленой, напоминающей не об опаленной зноем Зеленой Сахаре, а о цветущей зелени вокруг, они казались немыми этим ранним утром, маленькие фигурки, как на картине, собиравшиеся группками на автобусных остановках. Ты понимаешь, что любишь страну, только когда видишь, как ее дети идут в школу.