Читать книгу "Вонгозеро - Яна Вагнер"

К моему удивлению, Сережа вдруг рассказал ему о том, куда именно мы едем, — может быть, оттого, что человек этот оказался на нашем пути первым, кому не было от нас нужно совсем ничего, и кто, напротив, сам оказался для нас полезен; а может, он рассчитывал на то, что хозяин наш, в свою очередь, расскажет что-нибудь о предстоящих нам четырехстах километрах — самых ненаселенных, но и самых труднопроходимых. Он оказался прав, потому что, услышав про наш маршрут, старик сказал: «С неделю назад приезжали к нам из Нигижмы — живая Нигижма, так что вы осторожней там, не ждут они уже чужих никого — а если прижмут вас, скажите, что от Михалыча, прямо так и скажите — да хотя бы, что вы родня моя, чтоб уж точно пропустили»; о том же, что может ожидать нас дальше, за еще живой Нигижмой, мысли у него были самые нерадостные. «У нас тихо, потому что не добраться, — сказал он хмуро, — если я дорогу не чищу, то ее и нет, дороги-то, а там, дальше, чем больше народу, тем хуже. Уже и в Пудоже болеют — а вы ж еще через Медвежьегорск пойдете, так там уж точно, а еще я слышал — постреливать начали, повылазили разные лихие люди, и болеют, и стреляют, в общем, плохая там дорога, очень плохая — да вам уже возвращаться-то поздно, так что вы побыстрей поезжайте, не останавливайтесь нигде».

Если папа с Сережей и планировали напоить старика, затея эта ни к чему не привела — спирт всего лишь заставил его разговориться, в то время как оба они, ничего не евшие и не спавшие целые сутки, уже еле ворочали языками. О цистерне с соляркой, стоящей снаружи, во дворе, не было еще сказано ни слова, а хозяин уже, посмеиваясь, прогнал их наверх, спать, сказав на прощание:

— Я собак выпущу, так что по нужде осторожней выбирайтесь, а еще лучше — вовсе без меня не выходите. Я уж спать не буду, хватит, если что — позовете меня, — и пока папа с Сережей, чертыхаясь, с трудом забирались по шаткой лестнице наверх, на чердак, я наконец выдохнула — первый раз с начала этого тихого разговора, потому что все время, пока эти трое мужчин за неплотно прикрытой дверью пили спирт и говорили — мирно и по-дружески, я ждала; я готовилась к тому, что случится что-нибудь такое, из-за чего нам придется поспешно покинуть этот приютивший нас дом. За окном все еще было совершенно темно, и только из-под двери выбивался неяркий свет от горевшей в соседней комнате керосиновой лампы, и когда нетвердые шаги на чердаке наконец смолкли, а хозяин, скрипнув дверью, вышел куда-то и наступила полная тишина, я еще какое-то время просто лежала на спине, на жестком краешке матраса, без сна — испуганная тем, как сильно, как остро я разочарована тем, что ничего из того, к чему я была готова, так и не произошло. Он ничего тебе не сделал, думала я, ничего — разве что спас от смерти, что такое с тобой случилось, черт возьми, если ты не можешь теперь заснуть, потому что в голову тебе лезут эти непрошеные, гадкие мысли. Мальчик, тесно зажатый между мной и Ирой, вдруг шевельнулся и глубоко вздохнул во сне; я немного повернулась, чтобы лечь хотя бы немного поудобнее, и увидела, что она тоже не спит — а так же, как и я, молча, напряженно лежит в темноте с открытыми глазами.

* * *

Мы проснулись уже затемно, когда ранние северные сумерки снова окутали эту маленькую, затаившуюся деревню — первыми, как это всегда бывает, завозились дети, с пробуждением которых пришлось подняться и нам; открыв глаза в темноте, я вначале подумала, что так и не успела заснуть, — и только посмотрев на часы, поняла, что мы проспали весь день, что снова наступил вечер, а это означало, что мы потеряли еще одни сутки, целые сутки, в то время как с каждым часом лежащая перед нами дорога становится все опаснее и труднее. Сонные и разбитые после нескольких часов, проведенных в тесноте на жестком, неудобном матрасе, мы заглянули в соседнюю комнату — кроме старой собаки, по-прежнему лежащей возле печки, там никого не было. Мужчины, судя по всему, все еще спали, и о ночном разговоре, случившемся здесь, в этой комнате, говорила только изрядно початая бутылка, оставшаяся на столе, — стаканы были уже куда-то убраны. Выходить из комнаты поодиночке нам не хотелось, и, широко распахнув дверь, чтобы хоть немного осветить мрачную наружную галерею, мы неуверенной стайкой добрались до отхожего места и обратно, а потом устроились на длинной лавке, стоящей у простого деревянного стола, который не был даже накрыт скатертью, не зная, что нам делать дальше. На печи стоял полный чайник с отбитой эмалью — только вот искать чай здесь, в этой комнате, показалось нам невежливым, а выйти на улицу, к машинам, мы побоялись, вовремя вспомнив о собаках, которых собирался выпускать наш хозяин.

— Я бы душу продала сейчас за горячий душ, — сказала Наташа, — после этого вонючего матраса я вся пыльная, как будто мы на полу спали, он там вообще не убирает, наверное.

А ведь мы по-прежнему все такие же городские девочки, подумала я горько, интересно, сколько еще времени нам потребуется для того, чтобы перестать мечтать о горячем душе или о чистом туалете. Или о туалете вообще.

— Надо разбудить их, — неуверенно предложила Марина, — сколько сейчас времени? Ехать же пора. Только поесть надо сначала, куда он делся вообще, этот мужик?

Мы с Ирой одновременно поднялись — я для того, чтобы подняться на чердак и разбудить мужчин, а она, вероятно, чтобы выйти в сени и попытаться разыскать нашего хозяина, исчезнувшего где-то в недрах необъятного дома; но я едва успела подойти к лестнице, ведущей наверх, а она — взяться за ручку входной двери, как на улице вдруг раздался оглушительный, многоголосый собачий лай, услышав который пес, как-то весь мгновенно ощетинившись, вздыбил шерсть на холке, наклонил голову и глухо заворчал. Мы услышали, как внешняя, уличная дверь распахнулась, кто-то затопал в сенях, а потом — Ира поспешно отняла руку от двери и отступила на несколько шагов назад — открылась и вторая дверь, и в комнату ввалились два незнакомых человека, оба с бородами на красных от холода лицах, принесшие с собой свежий морозный запах, перемешанный с крепким спиртным духом. Несколько мгновений они молча стояли на пороге, неприветливо рассматривая нас; пес ворчал уже громче, нехорошо оскалив крупные желтоватые зубы, и, возможно, по этой причине ни один из вошедших не сделал ни шагу вперед, хотя они даже не взглянули на него.

— Да тут бабы одни, — сказал один из них, тот, что был меньше ростом, с маленькими колючими глазками; второй, повыше и постарше, покачал головой:

— Не может быть. Четыре машины, ты ж видел. А вот мы сейчас Михалыча спросим. Михалыч-то где? — спросил он и поднял на нас глаза — мутные и совсем без выражения, я попыталась вспомнить, смотрел ли на меня кто-нибудь так раньше — равнодушно и пусто, и не смогла, и просто пожала плечами, молча, не потому что не хотела отвечать, а потому, что не сумела себя заставить открыть рот; на чердаке уже слышен был какой-то шум, они проснулись, подумала я, они сейчас спустятся, хорошо бы они догадались взять с собой ружья, они же не оставили их в машинах, только не после того, что случилось с Леней — но тут в дверном проеме вдруг возникла могучая фигура хозяина, на фоне которой оба незваных гостя, так испугавшие нас, сразу же съежились и показались незначительными и жалкими. Одним быстрым, неуловимым для глаза движением плеча хозяин, стоявший позади этих двух незнакомых мужчин, мгновенно оттер их обратно, в сени, и плотно прикрыл за собой дверь, из-за которой раздался его зычный голос: