Читать книгу "Бангкокская татуировка - Джон Бердетт"

Иши помолчал, выпил еще сакэ и, воспользовавшись паузой, с любопытством посмотрел на официантку. Та привела из кухни подружку и теперь, склонившись, вновь возбуждала его член.

— Казалось, я зажил жизнью прежних времен и вместе со старыми мастерами испытал невероятный подъем от того, что сделан прорыв и появилась возможность печатать гравюры на дереве — представьте себе, какое достижение! А гений Моронобы[63]открыл мне принципы школы Укийе-э. Я следовал этому направлению за Масанобой, Харунобой, Утамарой, Хиросигой и несравненным Хокусаем. Но, как всякий старательный ученик, понял слабость мастеров. Нет, это сказано слишком категорично. Выразимся по-другому: каждое поколение должно интерпретировать действительность в наиболее приемлемой для себя форме. Мы живем в век всеобщей суеты — согласны? У многих ли современных детей хватит терпения и внимания, чтобы сходить в музей или художественную галерею? И уж совсем ничтожное число способно предаваться размышлениям, глядя на шедевр искусства. Но Хокусай, навечно запечатленный на человеческой коже, — нечто отвечающее духу двадцать первого века. Я уверен, что даже самый тупой японец, даже бандит из якудзы способен оценить искусство. Как только я это понял, сразу переехал в крохотную квартирку в Шинбаши, древнейшем районе красных фонарей в Токио. И у меня возникло чувство, будто я возвратился домой. — Иши повернулся к официантке: — Послушай, дорогая, нужно только, чтобы он стоял, а кончать мне нет никакой необходимости.

— Уж больно забавная картинка.

— Спасибо. Принеси, пожалуйста, еще одну бутылку.

Признаюсь, я тоже не устоял и бросил взгляд на татуировку, но внезапно утратил всякий интерес к происходящему, и боевой корабль на батальном полотне погрузился в пучину, растворившись в нахлынувшем на меня бессилии. И то сказать: было пятнадцать минут пятого утра. Хозяин бара, японец, из уважения к гению Иши и восхищаясь его татуировками, разрешил нам остаться, хотя давным-давно закрыл входную дверь. Девушки успели переодеться в джинсы и майки и, налюбовавшись наколками моего собеседника, ждали, когда можно будет отправиться домой — поспать. Я, должно быть, перестал соображать, иначе не допустил бы промаха, которого стыжусь по сей день, даже когда я пишу эти строки.

— Митч Тернер, — пробормотал я, едва держась на табурете. Слова долго стучались в нетрезвое сознание Иши, но когда их смысл до него дошел, он в ужасе взглянул на меня и соскользнул с табурета на пол. Я хотел было его поддержать, но упал сам. Управляющий посадил меня в такси. Я отдал приказание позаботиться об Иши, а адрес узнать, если потребуется, порывшись в его карманах. Гоняясь за ним, я целую неделю с ног сбивался и не хотел, чтобы мои труды пропали даром. Однако я опасался, что инструкции недостаточно точны из-за моего заплетающегося языка. Ночь выдалась необыкновенной. Теперь требовалось отключиться.

Примерно в десять утра я в страхе очнулся от алкогольной комы. Во сне ко мне снова явился Пичай:

— Почему ты не арестовал этого донбури?

Я во все глаза уставился в космическую тьму.

— Он меня напоил. Мне кажется, все дело в татуировках. Кто, черт возьми, он такой?

Голос Пичая прерывался, словно нарушалась радиосвязь через спутник.

— Изменник… га в человеческом обличье… Наланда… путь назад… татуировки… сильная магия… организуй западню — полицейское наблюдение.

Испытывая самую жестокую в жизни головную боль, я прямо из кровати позвонил в японский ресторан. Там находились только уборщицы. Заговорив устрашающим тоном, убедил подошедшую к телефону женщину дать мне домашний номер босса. Но тот ответил, что не знает никакого Иши. В глаза не видел японца, соответствующего моему странному описанию. И вообще, уверен ли я сам, что попал в тот ресторан, который мне нужен?

ГЛАВА 36

Ну вот, фаранг, теперь ты найдешь меня в знакомом положении: сижу перед монитором компьютера в любимом интернет-кафе и просматриваю разные статьи электронной версии энциклопедии «Британика». Не надо смущаться — я, как и ты, понятия не имею, что такое Укийе-э. А объяснение таково: «Это художественное направление изображало различные аспекты жизни кварталов развлечений (эвфемистически называемых „плавучим миром“) Эдо (современного Токио) и других городов. В числе распространенных сюжетов: известные куртизанки и проститутки, актеры театра кабуки и самые популярные сцены из пьес кабуки, а также эротика. Художники направления Укийе-э стали первыми использовать возможности гравюры на дереве». Совпадение поразило меня почти нарочитой гротескностью.

Зазвонил мобильный — Викорн вызывал меня в участок. Когда я вошел в его кабинет, там уже был Хадсон и с ненормальными глазами расхаживал взад и вперед. Я не мог отделаться от впечатления, что наблюдаю распад сознания. Или, точнее, что верх берет Иной. Я не специалист в подобных вопросах, но предположил бы, что из Туманности Андромеды.

— Есть успехи? — спросил Хадсон.

Я рассказал длинную историю о татуировках, шлюхах, пьяной ночи в компании последователя Хокусая и какое впечатление произвели на него слова «Митч Тернер». Хотя, учитывая печальные обстоятельства, за последнее я бы не поручился.

— Мне нужен исламский след! — рявкнул американец, уставившись на Викорна. — Наша стерва разойдется будь здоров, если ей станет известно о вашем путешествии в Индонезию. — Он перевел дыхание. — И еще мне необходим тот чертов портативный компьютер.

По лицу полковника никто бы не понял, в самом ли деле он напуган Хадсоном или делает вид. Моя интуиция подсказывала, что ни то ни другое — разворачивалась некая драма, истоки которой были скрыты во временах до моего рождения. Вьетнам или Лаос — где таится моя карма? Кто мой отец? Было бы волнующе просто признать в Хадсоне источник превратившегося в меня семени, хотя его имя не Майк Смит. Американец повернулся ко мне, но Викорн ожег его взглядом — честное слово, еще не приходилось видеть полковника таким.

— Забудьте про татуировки, — продолжал Хадсон. — К черту японцев. Это отвлекающий маневр. Идите по исламскому следу. Нет победы, кроме как во имя Аллаха. — Он запнулся и процитировал на арабском несколько строк из Корана. Мне его произношение показалось безупречным — с приятными низкими обертонами. Хадсон перехватил мой взгляд и ощетинился. — Я добропорядочный американец, но у меня есть право на шизофрению.

Он подошел к окну, выглянул на улицу и заговорил обыденным тоном, словно совершенно иной человек или по крайней мере прежняя версия того же самого. В голосе появились металлические нотки.

— Большинство людей работают в управлении не так давно. В США это обычное явление: американцы непоседливы, им надоедает подолгу торчать на одном месте, бесит, что недостаточно ценят их таланты. Мы стремимся наверх. Скачем с места на место, хотим, чтобы каждые десять минут перед глазами появлялся новый вид, и на какое-то время убеждаем себя, что сумели свернуть с вечно бегущей дорожки. Но ненадолго. Наступает в жизни момент, когда начинаешь оглядываться назад. И вдруг вырисовывается образ: отвратительный, маниакальный, ограниченный, затурканный, скучный. Это и есть ты — то, во что превратила тебя твоя культура. Но это не причина сдаваться. Не причина становиться таким, как Митч Тернер. Не причина перебегать на другую сторону. Необходимо продолжать исполнять свой воинский долг — не важно, прав ты или не прав. Да и как понять, насколько ты не прав и усвоить уроки жизни, если ты — всего лишь перышко на ветру? Приходится все принимать как есть — другого пути нет.