Читать книгу "Иллюзия убийства - Кэрол Макклири"

Вообще-то в моих правилах не будить лиха, пока оно тихо. Но и с момента первой встречи с Фредериком у меня не выходило из головы его утверждение, что он разговаривал с мистером Кливлендом на берегу, а вопрос, как тот был одет, вдруг возник только сейчас. Я не знаю, действительно ли Фредерик беседовал с кем-то на берегу, но даже если и так, то явно не с «мистером Кливлендом», который спускался с парохода в матросской робе, и в его небольшом вещевом мешке было место разве что для египетской одежды.

56

В оставшиеся дни моего пребывания в Японии Фредерик больше никуда не приглашает меня, но я приятно провожу время и даже уговариваю Сару съездить в Токио.

Случай с Чензой и ботинками из страусиной кожи заставил меня проявлять большую осторожность, и я постоянно держу ухо востро, хотя мне следовало бы расслабиться в экзотической атмосфере. У меня нет ни малейшего представления, каким образом Ченза вписывается во всю эту интригу, ибо ассистентка возникла намного позже Порт-Саида, однако она лишает меня спокойствия. Ченза производит на меня впечатление человека, который будет улыбаться, даже когда попытается пырнуть кого-то ножом под ребро.

Одно из наиболее приятных событий в период моего нахождения в Японии — это обед, устроенный для меня на американском военном корабле «Омаха», стоящем на якоре в заливе. Потом, вернувшись в гостиницу, я собираю свои вещи. Несколько новых друзей провожают меня на «Океаник», и, когда мы поднимаем якорь, паровые катера подают громкие гудки мне на прощание и оркестр на «Омахе» исполняет в мою честь «Дом, милый дом», «Привет, Калифорния» и «Девушка, оставленная мной».

Я долго машу платком, пока берег не исчезает из вида, и потом у меня болят руки в течение нескольких дней.

Сара только качала головой при виде такого прощания со мной.

— При всем моем сценическом успехе не было случая, чтобы меня так обожала целая команда военного корабля. Знали бы все эти мужчины, что имеют дело с женщиной, обладающей характером девственницы.

Есть все предпосылки для того, чтобы путешествие было приятным и быстро завершилось. Даже главный судовой инженер Аллен написал на паровых машинах и повсюду в машинном отделении:

За нашу Нелли Блай.

Умри, но побеждай.

20 января 1890 года.

Мы идем с хорошей скоростью, пока на третий день на нас не обрушивается шторм. Команда пытается приободрить меня, говоря, что он продлится всего сутки, но на следующий день буря разыгрывается с еще большей силой и продолжается, не ослабевая ни на минуту. Дует встречный ветер, с диким ревом вздымаются волны, пароход зарывается в них носом. Каждый день я выясняю, с какой скоростью мы идем, не увеличилась ли она хоть на несколько миль по сравнению с минувшими сутками, но каждый раз меня ждет разочарование.

Когда шторм наконец заканчивается, по судну начинают ходить слухи, что на борту есть Иона, и, к моему ужасу, экипаж утвердился во мнении, будто Ионы — это обезьяны.

— Они приносят плохую погоду, и, пока обезьяна на борту, нас будут преследовать шторма, — со знанием дела говорит мне мой стюард.

Главный судовой инженер спрашивает, не соглашусь ли я, чтобы обезьяну выбросили за борт. Пока я размышляю над этим вопросом, во мне происходит борьба между суеверием и чувством жалости к обезьянке. И тут кто-то заявляет, что Ионы — это священники. Они якобы навлекают на корабль всякие невзгоды. А у нас на борту два священника.

Я говорю главному судовому инженеру:

— Если священников выбросят за борт, я не буду возражать, чтобы обезьянка последовала за ними.

Как только погода окончательно улучшается, я решаю, что настало время осуществить мой план по выявлению человека или людей, причастных к смерти «Джона Кливленда». Пассажиры разбегутся во все стороны, когда мы высадимся в Сан-Франциско, и сейчас последний шанс узнать правду. И выяснить, кто пытался прикончить и меня.

Лежа ночью с открытыми глазами, я представляю, как тикают часы, и как с каждой минутой я становлюсь ближе к Сан-Франциско, ближе к моей цели, но это также значит, что остается все меньше времени на разоблачение несправедливости. А мне до сих пор так мало известно. Сказал бы «Джон Кливленд» еще хоть одно слово или…

Я сажусь в кровати, затем встаю и начинаю босиком ходить взад-вперед. Серебряный лунный свет отнимает у темноты небольшой кусочек.

Моя обезьянка открывает сонные глаза и смотрит, как я мечусь по каюте.

— Почему бы не добиться от него признания, кто подстроил это убийство? — спрашиваю я ее. Приблизившись к клетке, я смотрю в глаза брату моему меньшему. — Это не безумнее, чем упрятать самое себя в психушку, чтобы получить работу.

Обезьянка показывает белые зубы и лязгает ими. Я воспринимаю это как знак одобрения того, что «Джона Кливленда» нужно вернуть, дабы он мог предстать перед человеком, который организовал его убийство. И я точно знаю, как это сделать.

— Я подниму мертвого из могилы, — говорю я обезьянке.

Она прыгает как мячик в клетке и визжит так громко, что может разбудить мертвого.

— Ш-ш-ш, — пытаюсь я угомонить ее, но уже поздно — пассажир в соседней каюте стучит в стенку и выкрикивает неджентльменское замечание.

Эта задумка не покидает меня, когда я забираюсь обратно в постель. Слишком рискованно, сказал бы мистер Пулитцер, если бы я поделилась с ним своими соображениями. Но редактор говорил так о многих моих задумках, и, в конце концов, поэтому и взял меня на работу — я рискую, и что-то происходит. Например, растет тираж его газеты.

«Джон Кливленд» не успел сказать мне всего, что хотел. Но на борту есть человек, который в состоянии помочь ему сделать это.

57

Все, что мне нужно было, чтобы организовать интервью с известным спиритуалистом, действующим как медиум между этим миром и потусторонним, — послать записку мадам Си Ши с просьбой дать мне аудиенцию с намеком на финансовое вознаграждение.

«Аудиенция» — именно такое слово я употребила в своем послании, надеясь, что оно точно передаст мое раболепие перед царственной женщиной и восхищение ею. «Рассыпаешься мелким бисером», — сказали бы парни из редакционного отдела новостей по этому поводу.

Идя в каюту Си Ши, я раздумываю над другой проблемой: как мне отчитаться перед Пулитцером за деньги, потраченные на вызывание некоего лица из загробного мира. Чуждый всему сверхъестественному, он разделает меня под орех, если я не найду разумного оправдания этим расходам.

Мое мнение о спиритуалистах совпадает с мнением Уильяма Джеймса, который развенчивал многих из них, пока не встретил Леонору Пайпер, получившую первый опыт медиума в возрасте восьми лет: она услышала шепот своей тети, когда та умирала совсем в другом месте.

Доктор Джеймс провел исследование феномена Леоноры Пайпер. Для основателя философии прагматизма, считавшего, что все экстрасенсы — шарлатаны, эта женщина стала той белой вороной в спиритуализме, существования которой достаточно, дабы опровергнуть утверждение, что все вороны — черны.