Читать книгу "Чумная экспедиция - Далия Трускиновская"

Но Левушка кивнул, словно так и надобно. Его лицо сделалось спокойным, деловитым - как у взрослого и опытного офицера. Левушка понял, что теперь розыск по делу об убийстве митрополита только начинается…

* * *

Сообразив, что среди дня вряд ли на чумном бастионе сыщется благосклонно настроенный мортус, Архаров решил, что следует привлечь к делу Шварца. Заплатить ему - немцы деньги любят. И пусть поможет распутать сей клубочек. Он запомнил местожительство Шварца - на Никольской в доме вдовы Волошиной. Но там его не оказалось - вдова крикнула в окошко, что жилец является затемно, имея свой ключ, а куда поплелся - того ей не докладывал.

В довершение неприятностей начался дождь. Он застал уже в Зарядье, неподалеку от чумного бастиона.

Спрятаться можно было лишь в храме - и Архаров с Левушкой, воспользовавшись отсутствием чересчур праведных старушек, не только сами взошли на крытую галерею храма Знамения Богоматери, служившую тут папертью, но и привязали внизу коней.

– То-то болото будет у бастиона, - сказал Левушка. - И так там топко, у коней копыта чавкают…

– И у тебя? - спросил погруженный в невеселые мысли Архаров.

Левушка рассмеялся.

– А ты думал - до того отъелся, что от твоей туши у лошади ноги на пядень в землю уходят? Уймись, Николаша, со мной то же самое. Как там еще мортусы на фурах проползут?

Архаров ничего не ответил. Он сидел на ступеньке, сгорбившись, укрытый епанчой, и совершенно не был похож на бравого гвардейца. Левушка даже чуть было не сравнил его с рыночной торговкой, которая, пережидая дождь, прикрывает подолом и краями платка свой выложенный впереди на перевернутом ящике товар - пучки зелени или даже домашнего плетения кружево.

– Проползут, - буркнул Архаров.

– Послушай, - сказал тогда Левушка. - Не может же быть, что этот Устин Петров совсем был ни при чем! Он кого-то выгораживает - как ты полагаешь?

– Он может выгораживать своего дружка Митьку только в одном случае - если не знает, что Митьку ножом прикололи, - подумав, отвечал Архаров. - Только тогда это имеет смысл. Иначе говоря, беря на себя вину в убийстве митрополита, он тем самым сообщает о своей невиновности в смерти того Митьки… знать бы еще, кто его к лавке привязал…

– Николаша, а что, коли отвести туда Шварца? Он же умеет розыск по убийству производить!

– Придется…

– Нет, он определенно в чем-то виновен! Иначе - как бы рубль, ему данный, оказался… оказался…

Левушка не мог изложить свою мысль словесно, однако Архаров его понял.

– За рябой оклюгой. Вот и мне бы хотелось знать, в чем он виновен. И какого рожна лезет в убийцы… Кого, кроме Митьки, он может выгораживать?…

Они толковали, вспоминая подробности, пока совсем не стемнело - а тогда понемногу потянулись к бастиону фуры. Их скрип был слышен издалека.

– Едем, - решил Архаров. - Не ночевать же тут.

Мортусы, кажется, даже не слишком удивились, увидев на воображаемой линии горжи бастиона две конные фигуры в огромных епанчах, закрывающих всадника - полностью, а коня - частично.

У них была морока с кострами - от сырости никак не хотели гореть и давать спасительный дым.

Архаров въехал на бастион, спешился, отдал поводья Левушке и преспокойно пошел туда, где, стоя на корточках и тихо переругиваясь, пытались уберечь едва разгоревшийся огонек огонь мортусы. Они не снимали своих страшных балахонов и колпаков - хоть такая защита от дождя.

– Бог в помощь, молодцы, - сказал он.

– Что-то ты к нам, талыгай, повадился, - ответил кто-то незримый.

– А то так седмай, бряйкой поделемаемся, - добавил глумливый голос.

Архаров сообразил - речь идет о каком-то вареве, поспевающем в котле под навесом.

– Федька где? - спросил он.

– На кой те?

– Спросить хочу.

– Опять про фабричных, что рымище за Яузой поддулили?

По гнусавому голосу Архаров признал Ваню.

– Нет, Иван - прости, не знаю прозвания, - а про иное. Где на Москве рябая оклюга?

Потрясенные мортусы несколько помолчали. Потом грянул хохот.

– Ну, талыгайко, распотешил! - воскликнул Ваня. - Да ты никак в мазурики податься решил?

– Клевым мазом будет!

– Хило тебе, талыгай, в ховряках, решил к шурам прибиться?

– Какая те Москва? Не Москва - а Ботуса!

Архаров выслушал все эти речи, понимая, что нужно дать мужикам выкричаться.

Наконец установилось молчание - шутки иссякли, а давать повод к новым Архаров не собирался.

– Так на что тебе рябая оклюга? - спросил Ваня. - Девки там, что ли, дают не за пятак, а за так?

Кто-то тихонько засмеялся, но не менее дюжины мортусов - и те, что с самого начала возились с костром, и те, что подтянулись из темноты, - молча ждали ответа.

– Я уж всем говорил, вдругорядь повторю - ищу, кто убил владыку Амвросия. Верные люди сказали - тот, кто знает, проживает за рябой оклюгой.

– Соврали тебе верные люди! - обрадовал его голос, более или менее знакомый, но не Федькин. - За рябой оклюгой иные оклюги скопом, а при них - кладбища. Вот разве ухленник тебе надобен…

– Откапывать будешь, талыгайко? - скволь общий смех осведомился басовитый голос, опять же знакомый. - Лопаткой одолжить? Мы-то все закапываем, а ты - откапывать?…

– Ладно тебе, Тимоша, - вот этот звонкий молодой голос уже был точно Федькин. - Демка, растолкуй, что там за рябая оклюга.

– Верши, Федя… - со смутной угрозой предупредил Ваня.

– Да и бас верши, - огрызнулся Федька.

Вышел мортус, встал перед Архаровым и заговорил, не снимая черного колпака.

– Церковь на Красной площади знаешь? - спросил Демка. - О восьми куполах, и всяк на свой лад, и размалеваны - в глазах от них рябит? Ну так то она и есть. А за ней - уж не знаю, сколько церквушек. И при каждой - кладбище. И все - на спуске к реке.

– Покровский собор, - сказал кто-то.

– Благодарствую, - отвечал Архаров. - Простите, что без гостинца, вот вам на приварок.

Он достал из кармана кошелек, вынул несколько монет - и, не глядя, протянул руку.

Он полагал, что деньги возьмет Федька или же тот из мортусов, что рассказал про рябую оклюгу. Но вперед выдвинулся Ваня, коего Архаров уже как-то приспособился опознавать, и раскрыл грязную ладонь.

Что-то было в этом движении, подкупившее Архарова. Словно бы мортус - явно каторжник, колодник с вырванными неведомо за какие подвиги ноздрями, - показывал всем, что у него с диковинным талыгаем свои отношения, и таким образом вроде становился в глазах всего бастионного общества на какую-то иную ступеньку. Может, он тут считался старшим, вожаком артели, к которому сбегались в лапу все доходы. Опять же, никто бы не посмел назвать этого здоровенного и грозного Ваню подлипалой - а вот Федьку, скорее всего, назвали бы, и Ваня это знал.