Читать книгу "Кайкен - Жан-Кристоф Гранже"

Когда он поднялся, в сердце созрела уверенность: их всех ждет та же участь. Наоко, детей, его самого. Резня только началась. Он обратил взор на судебного врача, сердито складывавшего в сумку инструменты.

— Что ты можешь мне сказать?

— Ничего. Сам смотри. Достали вы меня со своим зверьем.

— Лично я не вижу ничего. — Полицейский решил не обижаться.

— Так-таки и ничего? — Врач поднял бровь.

— Это ведь моя собака. И мы сейчас в моем доме. И все это произошло в сантиметрах от моих спящих сыновей. Мне трудно быть объективным.

— Ему взрезали брюхо и выпустили кишки. — Рюдель застегнул чемоданчик. — Работал охотник или мясник. Отсекли половые органы, выкололи глаза и отрезали язык.

— Почему он не защищался?

— А я откуда знаю? Может, подсыпали чего-то в еду. На лапах есть следы веревок.

— Это все?

— Слушай, не морочь мне голову. Я не ветеринар.

— Ну постарайся, а?

Рюдель с чемоданчиком в руке встал напротив Пассана. Полицейский был ему благодарен за то, что он не обращается с ним как с безнадежным больным: не кладет руку ему на плечо, не разговаривает сочувственным тоном.

— Для вскрытия использовали нож с вогнутым лезвием. Это, конечно, нуждается в проверке, но характер ран…

— Что-то типа сабли?

— Ну, если только очень маленькой сабли. На многих ранах остались следы гарды.

— Какой длины сабля?

— Сантиметров двадцать. Лезвие, я имею в виду.

— А когда скажешь точнее?

— Не знаю. Я должен связаться с ветеринаром.

— Позвони мне.

Врач исчез. Пассан обошел лужу крови и остановился на пороге ванной комнаты. Все стены были забрызганы красным, на дне ванны скопились кровавые останки и комья шерсти. Занавеска для душа склеилась от крови.

Оливье стоял в дверном проеме. То, что он видел, когтями царапало ему сердце. Капли крови на детских зубных щетках, игрушки, с которыми мальчики купались, покрытые розоватой пленкой, коричневые ошметки на кафеле…

Он отступил на шаг и увидел в зеркале над раковиной свое отражение. Вот так приятный сюрприз — он выглядел вовсе не столь ужасно, как предполагал. Вдоль правого виска тянулся ярко-красный след, волос с этой стороны черепа не осталось, левую щеку украшали волдыри, опухшая верхняя губа надулась в правом углу и приобрела медно-оранжевый цвет. Но в общем и целом он еще легко отделался.

От созерцания своей физиономии к нему вернулось более или менее нормальное настроение. Во всяком случае, он был готов смотреть в глаза детям и Наоко. Или, по меньшей мере, не усугублять кошмар этой ночи своей истерикой.

62

Гостиная напоминала ангар, где собрались жертвы природной катастрофы. Правда, здесь таких было всего трое — Синдзи, Хироки и Наоко. Сначала Пассан увидел их со спины: они сидели на диване, укрывшись одним одеялом. Наоко заколола волосы в пучок, и картина трех белых затылков, увенчанных одним черным куполом, произвела на него впечатление более сильное, чем собачий труп или следы резни в ванной. Смысл его жизни сводился к тому, чтобы окружить заботой эти три шелковистые головки, а он был не в состоянии их защитить.

Пассан обошел диван и встал к ним лицом. Реакция детей последовала незамедлительно:

— Папа!

Ни колебаний, ни отвращения: даже изуродованный, он оставался для них отцом. Он крепко прижал мальчиков к себе и в этот миг поймал взгляд Наоко. В нем бушевало цунами, по шкале Рихтера оцениваемое в очень-очень много баллов.

— А почему ты без повязки? — Синдзи выпрямился и посмотрел на него.

— Потому что мне уже лучше.

— Тебя что, выписали? — Хироки поддержал брата.

— Ну да. Но я еще буду лечиться. Сам.

— Пап, а ты знаешь, Диего умер. — Синдзи решил перейти к более серьезной теме.

— Знаю, мой хороший. Мы выроем ему в саду могилу. И посадим на ней цветы.

Он по-прежнему не отрываясь смотрел на Наоко. Она сидела бледная, глаза ее заволокли слезы, но сильнее горя ею владели страх и гнев. Он понимал, что сравнение лежит на поверхности, но ничего не мог поделать со своими мыслями: ее лицо сейчас было похоже на маску, виденную им на экране монитора. Не выражением, конечно, а фактурой; только чуть желтоватый оттенок принадлежал не покрытой лаком деревяшке, а имел естественное происхождение. Цвет страха, подумал он.

Он поставил мальчиков на пол, и они тут же бросились назад, к матери. Волчица с волчатами.

— Надо поговорить, — просто сказал Пассан.

— Сандрина уже едет. Они у нее переночуют.

— Пойди пока посиди с ними в спальне Наоко, — кивнув, обратился он к Фифи. — Глаз с них не спускай.

Последовал обмен поцелуями. Мальчишки послушно побрели за полицейским, на ходу потирая глаза: они хотели спать.

В комнате стало тихо. Наоко сидела на диване, у нее за спиной застыли Жаффре и Лестрейд, да на пороге гостиной маячили двое полицейских в форме. Оливье мог бы попросить всю эту публику очистить помещение, но не собирался облегчать жизнь бывшей жене. Перед глазами у него по-прежнему стоял силуэт в окровавленном кимоно.

— Есть кое-что, чего ты не знаешь… — начал Пассан.

— Да ну?

— Сегодня ночью дом находился под наблюдением.

— И ты не счел нужным меня предупредить?

— Не хотел тебя пугать. — Он сунул руки в карманы и отступил на пару шагов.

— Сукин сын, — тихо пробормотала Наоко.

— После девяти вечера никто не мог ни войти в дом, ни выйти. Тут повсюду были датчики, камеры… Понимаешь?

Она не ответила. Она все поняла. Губы у нее задрожали, веки затрепетали, как крылья ослепленной бабочки.

Пассан смотрел ей прямо в лицо. Он вел себя как на настоящем допросе. На жестком допросе.

— Камеры были установлены повсюду. Кроме твоей спальни и ванных комнат.

— К чему ты ведешь? — вдруг крикнула она. — Ты что, меня подозреваешь? По-твоему, это я убила нашу собаку? В детской спальне?

Он смерил ее взглядом. Ее красота словно поставила между ними заслон. Как будто существовало нечто невидимое, но в то же время вполне материальное, что вносило сумятицу в его чувства и мистическим образом искажало восприятие собеседников.

— У нас есть видеозаписи. — Он отмахнулся от этих ненужных мыслей и повернул нож в ране. — Это была женщина. В кимоно и маске театра Но.

Наоко выгнула спину. Его слова причинили ей физическую боль. Она не притворялась — Пассан не мог ошибиться. Пятнадцатилетний опыт ведения допросов и десять лет совместной жизни кое-что да значили.