Читать книгу "Богатая и любимая - Елена Зыкова"

И тот дай бог вытянуть. — Он сделал паузу. — Авы помните Лидию Павловну Сотоцкую?

— Да, хорошо помню. Мы с ней на даче играли в бадминтон, а зимой, на крытом стадионе, она учила меня кататься на коньках.

Она чего-то недоговаривала, и Артемьев мысленно закончил: «По-моему, она спала с моим отцом». Но вслух он неторопливо произнес:

— Лидия Павловна тебя тоже часто вспоминает. И если уж для тебя тетя Дарья неприемлема, то как ты смотришь на опекунство Сотоцкой?

Она долго не отвечала. Потом проговорила поверх головы Артемьева:

— Быть может, это хороший вариант.

— Время есть, — облегченно сказал Артемьев. — И мы его обсудим, когда ты прилетишь в Москву.

— Обсудим.

Артемьев толкнул под столом ногой Аркадия, призывая партнера «дожать» собеседницу, хотя бы выдать блестящую характеристику Сотоцкой, назвать ее своей учительницей и даже второй мамой, все бы сошло! Но лорд Байрон российского разлива сидел с отрешенным видом и показывал всем желающим свой точеный профиль. Артемьев счел за благо сменить тему, — зерна были посеяны, и теперь девочка невольно будет размышлять о возможной смене опекуна.

Через час все темы были исчерпаны, беседа начала пробуксовывать, и Артемьев, понимая, что не надо дожидаться скуки, а то Катя и его невзлюбит, предложил закончить застолье:

— Катя, вас подвезти до колледжа?

— Спасибо, я еще зайду к подруге.

Расстались. «Лорд Байрон» продемонстрировал снова, как джентльмены целуют руки леди. Катя исчезла в пролете тесной улицы, а Артемьев и Аркадий сели в ожидавшую их машину.

Они выкатили из пригорода Лондона и мчались пустой дорогой, когда Аркадий сказал:

— Хоть бы проституткой этот вояж отметить. Есть в Кембридже таковые?

Артемьев попросил шофера остановить машину, вышел из нее и позвал за собой Аркадия:

— Пойдем перекинемся парой слов.

— А что, в машине нельзя?

— Я не уверен, что наш разговор не запишут.

— Даже так? — усомнился Аркадий, но из машины вышел и следом за Артемьевым прошел в небольшую рощу. Артемьев остановился, глаза его сузились, и он спросил жестко:

— Ты что делаешь, подонок?

— Про что это вы? — независимо спросил Аркадий.

Но в следующий момент свалился на землю ничком от сильнейшего удара в челюсть. Этого Артемьеву показалось мало, и он очень ловко и очень больно ударил Аркадия ногой в живот, от чего молодой человек взвыл сиреной и скорчился.

Боль отошла минуты через две, и Аркадий сел, с ужасом глядя на своего палача.

— Ты что делаешь, шваль?! — зашипел Артемьев. — Тебя зачем сюда привезли? Что бы ты кислые рожи корчил?! Чтоб красивое чучело из себя изображал? Так, да?

— Я сам не понимаю, зачем меня сюда приволокли! — пустил слюни Аркадий.

— Как это — не понимаешь?! Все ты понимаешь! Нужно было вылететь из ресторана и купить Катерине цветочки! Таращить на нее свои бараньи глаза! Пригласить ее вечером на какую-нибудь дискотеку или в молодежное кафе. Да просто погулять по вечернему Лондону.

— Да зачем все это? — пропищал Аркадий. — Она мне вовсе не понравилась! Малолетка, с ней переспишь, так в тюрьме разом окажешься! А у меня сейчас в Москве знаешь какая фотомодель? Зачем мне эта сикилявка?

— Да затем, ублюдок, что эта «сикилявка» очень скоро будет президентом «Гиппократа»! И она должна быть у нас на крючке! Разве тебе этого не объясняла Лидия Павловна?

— Объяснила в постели, так мне не особенно ее слушать хотелось.

— В какой постели? Когда?!

— А это уж вовсе не твое дело. — Аркадий поднялся. — Только учти, Глеб, что я этого тебе никогда не забуду и никогда не прощу. Мы еще с тобой обязательно посчитаемся.

Они вернулись в Кембридж, не обменявшись по дороге ни единым словом. Разошлись по своим комнатам, а через час почти одновременно вышли на улицу. Артемьев направился в гости к своим английским коллегам. Аркадий же слонялся по Кембриджу, как по любимой Тверской. Может быть, надеялся наткнуться на проституток, а может, просто приглядывался к английским женщинам и девушкам, пытаясь дать им сексуальную оценку. В целом англичанки ему не понравились. Особенно Негритянки, «не мазаться» о которых, он дал себе зарок еще в восемнадцать лет, когда однажды переспал с чернокожей — от нее пахло селедкой и чесноком, а водку она хлестала стаканами.

В сумерках он выбрался с территории университета. В городе быстренько нашел большой и в меру шумный бар с игральными автоматами. У стойки бара обнаружил свое любимое виски «Даниэль Данильсон». И потом три часа курсировал от стойки к автоматам. Через Три часа деньги кончились, и он поплелся в университет, искренне считая, что его программа этого вояжа им выполнена. Катя, с его точки зрения, им очень заинтересовалась. Очень. Когда он неприметно от Артемьева сунул ей свою визитку, она тут же припрятала ее под свой тоненький свитер — на грудь.

«Позвонит, — решил Аркадий. — Позвонит, сопливая, куда она денется? Коль скоро мне на нее наплевать с высокой горы, значит, обязательно позвонит. Пусть повзрослеет годика на три, а там посмотрим».

Он с трудом нашел свою «общагу» (так он ее окрестил) и проспал беззаботно до утра.

А в три часа пополудни самолет волок их назад, в Москву. И Аркадий опять обмирал от страха, но никаких спасающих таблеток Артемьев ему не предлагал. Он вообще с ним не разговаривал, а когда требовалось — объяснялся жестами.

Прибыли в Шереметьево-3, разошлись не прощаясь. Аркадия встретил шофер папы на черном «Мерседесе». Артемьев нашел Сотоцкую на платной стоянке и отстранил ее, когда она полезла целоваться. И тут же изобразил из себя лютого ревнивца, перед которым душитель Отелло был просто робким мальчиком из детского сада.

— Ты что, стерва, бешенством матки страдаешь?! Тебе меня мало, сука из борделя! Объясни мне, зачем надо было кувыркаться с этим ничтожным Аркашкой?! Он же идиот! И я знаю совершенно точно, что и в постели он жалкий импотент.

Сотоцкая искренне испугалась. Терять Артемьева ей ни в коем случае не хотелось, она цеплялась за него как за последнюю радость жизни. Но тут же поняла, что врать опасно. Спастись можно только правдой и покаянием. Она упала головой ему на колени и зарыдала:

— Ну да, да, Глеб! Это случайно получилось! Я с ним давно уже не сплю, он мне противен! Но тут он зашел в кабинет… Красивый же, черт его побери! И как-то так получилось…

— Прямо в офисе? — брезгливо спросил Артемьев.

— Ну да, на моем вельветовом диване.

— Спасибо, что не в сортире, на грязном полу.

— Глеб, ну прости меня. Это было как умопомрачение, просто наваждение какое-то.

Артемьев поиздевался над ней еще полчаса.

— Ладно,