Читать книгу "Странная Салли Даймонд - Лиз Ньюджент"

такая спешка?

– Расскажи мне еще раз про некротическое гоминоидное заражение, – попросил я, пытаясь скрыть лед в своем голосе.

– Забавно, что ты упомянул об этом. Сегодня я как раз звонил одному иммунологу из Мельбурна, чтобы узнать, есть ли какие-то подвижки. Боюсь, лекарства в ближайшее время ожидать не приходится, но, думаю, ты уже привык к этому, Стив.

– Да? И как зовут этого иммунолога? Я, может, и сам хотел бы с ним поговорить.

– Полагаю, лучше тебе оставить медицинскую сторону вопроса мне.

– Как его зовут?

– Доктор Шон Келли.

– Ирландское имя. Интересно. И в какой больнице он работает?

– Сент-Чарльз.

– Понятно. А это многопрофильная клиника или она специализируется на иммунных заболеваниях?

Он погладил свою бороду, а когда я взглянул на него, посмотрел мне прямо в глаза.

– Это специальная клиника. Сейчас все финансирование идет на исследование этой новой гейской болезни, СПИД.

Сомнений не было никаких, но все же отец отличный лжец.

– А когда конкретно ее у меня диагностировали? Ведь если я родился в той пристройке, то откуда ты узнал, что она у меня есть?

– Эта мелкая сука что…

Я оторвал взгляд от дороги и посмотрел прямо на отца.

– Не называй ее так!

– О, ради бога, Стивен, ты не можешь верить ничему, что говорит Линди Уэстон. Она одна из них.

– Нет у меня никакой болезни, об этом ты мне тоже врал!

– Ну, если хочешь рискнуть…

– А Ранджи? Я был в трех метрах от него. Я мог легко вытащить его на берег, но ради собственного спасения позволил ему утонуть.

– Он был полукровкой и плохо на тебя влиял. Он заставил тебя пить пиво, когда тебе было…

– Ранджи был умный и добрый. Он был моим другом! – Я не мог сдержать крика.

– Смотри на дорогу!

Мы съехали с дороги к нашему дому на пологий холм. Я попытался повернуть обратно, но слишком сильно крутанул руль, и мы оказались на другой стороне, прямо перед крутым обрывом. Я запаниковал и по ошибке нажал педаль газа вместо тормоза. Визг мотора, казалось, длился целую минуту, а в следующее мгновение мы уже летели в воздухе. Никогда не забуду грохот, с которым мы переворачивались с боку на бок. Потом полиция сказала, что мы пролетели всего тринадцать футов, но ощущение было такое, будто мы обрушились с отвесной скалы и напоролись по пути на все уступы и камни. Моя голова рикошетом отскакивала от крыши к лобовому стеклу и обратно, пока оно наконец не треснуло. Я схватился за ручку двери, чтобы удержаться.

Я никогда раньше не слышал, как отец кричит. Такой странный звук. Я открыл рот, но, как в страшном сне, не смог издать ни звука. Кровь залила мне глаза, и я слышал только оглушительный лязг металла и хруст костей, с которыми мы падали вниз, пока все не остановилось. Машина перевернулась. Трясущейся рукой я стер кровь с лица. Мою дверь оторвало. Отцовская повисла, уперевшись в землю, и нас через разбитое лобовое стекло засыпало грязью. Я расстегнул ремень, спутавшийся у меня на коленях, рухнул на потолок машины и выкарабкался наружу. Когда я попытался встать и оглядеться, то почувствовал жгучую боль в правой лодыжке. Я обернулся на отца. Он все еще кричал. Его рубашка была заляпана кровью. Вся машина смялась вокруг него, и отца как будто прижало к двери. В таком положении он не мог дотянуться до ручки. Его правая рука была изуродована и сломана. Мои ноздри наполнил запах бензина, и я увидел язычки пламени в зарослях позади машины.

– Она горит, – произнес я дрожащим голосом.

Отец рванулся в мою сторону.

– Вытащи меня! – Его голова криво уперлась в крышу автомобиля. Я бы мог легко освободить его от ремня. Уверен, времени бы хватило. Я мог бы его вытащить. Но вместо этого начал ползти по склону, упираясь локтями в землю, подтягивая за собой бесполезную ногу и рыча от боли. Отец снова начал кричать, сначала с мольбой: – Не оставляй меня здесь! Питер! Пожалуйста! – а потом с яростью: – Я твой отец! Вытащи меня!

Я слышал, как пламя набирает силу, пока я карабкаюсь вверх к насыпи. Я слышал крики своего отца. Я не обернулся.

Я проснулся на носилках в полной темноте, пока сотрудник «скорой» поднимал на них мою правую ногу. Другой держал мою голову голыми руками. У меня был невероятный шок, хотя я не был уверен, чем он вызван: болью в лодыжке или тем, что меня трогают. Мои куртка и рубашка были разорваны в клочья и валялись на краю травы. Брюки разрезали ножницами. Я не осмеливался смотреть на свою ногу. Человек из «скорой» заговорил со мной мягким и сочувственным голосом:

– Как тебя зовут, малыш?

А как меня зовут? Я слишком устал, у меня не было сил говорить. Один из мужчин сказал:

– Думаю, с ним все будет нормально. Кровью не харкает и за живот не держится, значит, внутренности не повреждены. Думаешь, это был его отец?

Я приподнял голову повыше и проговорил:

– Да, это был мой отец.

В больнице меня трогали все: медсестры, врачи, полиция, социальная работница, священник. В медикаментозном тумане первых дней каждое прикосновение приносило восторг. Я жал всем руки, обливался слезами и громко хохотал над безумием всего происходящего. Мою ногу прооперировали сразу же. Я сломал лодыжку. Мне сказали, что перелом был чистый. Шесть недель в гипсе и с костылями, и я буду как новенький.

Каждый раз, когда медсестра или женщина-врач трогали меня ниже шеи, у меня возникала эрекция. Большинство это замечали, но не обращали внимания, но некоторые добродушно говорили, что тут нечего стыдиться и это совершенно нормальная реакция, особенно в моем возрасте. С каждым днем я все меньше чувствовал себя изгоем.

В том месте, где я ударился головой о лобовое стекло, у меня было рассечение. Мне наложили девять швов, и из-за раны поперек головы я стал немножко похож на чудовище Франкенштейна. Кормили регулярно, и еда была такой же питательной, как готовили мы с отцом. Я лежал в одной палате еще с четырьмя мужчинами гораздо старше меня. Раньше я никогда ни с кем не делил комнату – кроме тех двух ночей, когда мне было шесть лет. Все мужчины относились ко мне очень сочувственно. Медсестра сказала, что она прогнала местную журналистку, которая хотела спросить у меня о последних моментах жизни отца. Все очень сильно забеспокоились, когда я сказал, что у меня нет живых родственников. В их глазах я был сиротой.

Все