Читать книгу "«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - Марина Евгеньевна Козлова"

Таких «крамольных» случаев было немало: «Вовка играет с сыном нашей хозяйки, ему 9 лет, но они друг друга понимают, один говорит по-русски, а другой по-немецки, а игры у них на целый день хватает»; «Жоржика Светлана взяла из детского сада, где он за месяц ужасно разболтался. Сейчас к нему ходит интеллигентная молодая девушка – немка, сухая и холодная. Жоржик подтянулся в смысле манер»; «Томуська очень любит детей. С немчурятами так играет хорошо. По-немецки шпрехает вовсю»; «Алик целые дни бегает, играет с немчурой. Уже хорошо разговаривает по-немецки. Через год собирается в школу». Тщательной цензуре подвергали и письма старшеклассников на родину. Ловили за руку тех, кто не видел ничего зазорного в общении с немецкими детьми: «Здесь нет ни одной русской девочки моих лет и приходится ходить в кино, на бассейн (так в документе. – Авт.) с немецкими девушками, а у Стасика есть товарищи-немцы, так что когда пойдем на бассейн, нас собирается человек 15–18»; «Тамарка ездила на пароходе с немецкими девчонками в Берлин, ей не скучно, у нее много подруг, она хорошо говорит по-немецки»712.

Времена неорганизованных совместных походов с немецкими подростками в бассейн или кино безвозвратно уходили в прошлое. Еще осенью 1947 года, когда не разрешили привозить с собой в Германию жен и детей, политотдел Штаба СВАГ стал готовиться к удалению школьников из Восточной Германии – собирать сведения о количестве учащихся, подлежащих переводу в школы СССР713. Дело в том, что правительство распорядилось после окончания учебного года в 1948 году закрыть все школы и вывезти школьников на Родину714. Те, у кого не было родственников в СССР, должны были жить в интернатах. Можно себе представить реакцию хорошей матери на такое предложение. Складывается впечатление, что руководство хотело выдавить матерей из Германии. Вполне понятно, что решение было встречено родителями в штыки: «…я своего сына не буду отправлять ни в интернат, ни к родным, он останется со мной здесь»; «…своих детей отправлять никуда не будем, а если отправлять так только вместе с мужем»; «…хоть и есть у меня родные, но я свою дочь отправлять не буду, она будет жить со мной до тех пор, пока меня не откомандируют». Кое-кто даже был готов пойти на крайности: «Я своего ребенка не буду отправлять. И если здесь не будет школы, то отдам в немецкую…»715 Вероятно, недовольство было всеобщим. Решение касалось всех – от простого сотрудника до начальства. Возможно, потому выезд детей в СССР притормозили. Лишь в мае 1949 года появился приказ Главноначальствующего СВАГ о закрытии русских школ и отправке с 10 мая по 15 августа всех школьников, проживающих в Германии, в СССР716. Вполне понятно, что вместе с ними отправились домой и их матери. «Семейная» история СВАГ подошла к завершению. Государство по обыкновению вмешалось в частную жизнь и распорядилось ею по своему усмотрению. Грубо и безапелляционно.

ЧАСТЬ 7. МЕТАМОРФОЗЫ ПОТРЕБЛЕНИЯ

Жилище как трофей, или Железный занавес в квартирном вопросе

После привычной советской тесноты сваговцы, оказавшись в Германии, испытали легкое потрясение: в СССР «редко встретишь хорошую квартиру, а здесь сколько угодно, на каждом шагу»717. Бесспорно, это было преувеличением. В советской зоне оккупации в 1945 году было полностью разрушено и не поддавалось восстановлению около 14% жилищного фонда. И это не считая частично разрушенных и получивших легкие разрушения домов и квартир718. Переводчица Управления Политсоветника рассказывала, как жила ее портниха в Берлине. Разрушенный взрывом пролом в стене был завешен простым домашним одеялом. И это через два года после окончания войны.

Однако у некоторых победителей все-таки появилась возможность не только увидеть хорошее жилье, но и пожить с немыслимым по советским меркам «антисоветским» комфортом: в отдельной комнате или отдельной квартире, с хорошей мебелью, водопроводом, канализацией. Немногие явочным порядком (часто не по чину) присвоили себе несоветское право купаться в роскоши. Жена офицера хвасталась: «Занимаем с мужем 5–6 комнат, поехать жить в Россию я бы никогда не хотела»719. В полном восторге пребывала и супруга военного коменданта из провинции Мекленбург: «Эта жизнь мне кажется сказкой… Леня мой работает комендантом города, занимаем дом в 2 этажа, шикарная обстановка, мебель мягкая, есть пианино и разные красивые зеркала, ковры на стенах и на полу, люстры, в общем, живу как в раю»720.

Подобная райская жизнь в немецких домах и квартирах, строго говоря, была доступна только начальству и самым оборотистым и пробивным. И она явно противоречила политике высшего советского руководства. Судя по заявлению заместителя Главноначальствующего СВАГ, в советской зоне оккупации существовало формальное ограничение на «индивидуальное расквартирование», и советское командование «не имело намерения изменять это»721. Но организационный хаос первых месяцев и слабый контроль за действиями военных администраций в провинциях и федеральных землях привели к тому, что определенная часть сваговцев к осени 1945 года расположилась именно там, где действовало ограничение, – в частных немецких домах и квартирах, уцелевших от войны и достаточно благоустроенных.

Универсального алгоритма расквартирования военнослужащих в землях и провинциях СЗО не было и быть не могло. В сильно разрушенном Берлине Штаб СВАГ разместили в тихом Карлсхорсте, районе берлинского административного округа Лихтенберг. Здесь же возник и военный городок. В Дрездене, где жилой фонд сильно пострадал от авианалетов союзников, Управление СВА федеральной земли Саксония пришлось расположить в королевском дворце. Там же на глазах у начальства проживала часть сотрудников722, остальные поселились компактно в пригороде. В Шверине в октябре 1945 года начальник УСВА генерал-майор М. А. Скосырев специальным приказом закрепил за сотрудниками жилье, занятое ими явочным порядком. И хотя в приказе Скосырева речь шла (по советскому стандарту) о комнатах723, сваговцы фактически разместились в отдельных квартирах. Служебные и жилые помещения военной администрации расположились в тридцати трех домах на двенадцати улицах города. Начальство выбрало улицу Юнгфернштиг. Здесь в доме № 1 в особняке площадью 460 кв. м жил сам генерал Скосырев, в доме № 3 – начальники военного и экономического секторов, занимавшие по три комнаты (по 66,7 кв. м), в доме № 4 в четырех комнатах (97,2 кв. м) поселился заместитель начальника УСВА, в доме № 5 – начальник политотдела (4 комнаты – 110 кв. м), там же проживали начальник канцелярии управления (41 кв. м) и старший переводчик (30 кв. м). Всего в пяти домах на Юнгфернштиг было расквартировано восемь человек. Один дом держали в резерве, видимо, для высоких гостей724. Высокопоставленные сваговцы, как нетрудно догадаться, предпочитали просторные хорошие немецкие квартиры или целые дома с полагающейся обстановкой. Выбор квартиры напрямую зависел от чина, должностного положения, предприимчивости и расторопности. Статус победителя требовал соответственного антуража.