Читать книгу "Красный, белый и королевский синий - Кейси Маккуистон"

Пальцами Генри слегка тычет Алекса в ребра. В его голосе слышится легкий упрек:

– Ты слишком много взваливаешь на себя.

По привычке Алекс всегда отвечал «Нет, это не так» или «Я сам этого хочу». Однако в этот раз он отвечает:

– Я знаю. – Он осознает, что это правда. – Знаешь, о чем я думаю прямо сейчас?

– О чем?

– Я думаю, что после инаугурации, скажем, в следующем году, мы могли бы вновь приехать сюда, но только вдвоем. Мы могли бы сидеть под луной и просто ни о чем не беспокоиться.

– Ох, – вздыхает Генри. – Звучит здорово, но маловероятно.

– Да брось, подумай об этом, малыш. Следующий год. Моя мать вновь займет свой пост, и нам не придется больше беспокоиться о выборах. Я смогу спокойно вздохнуть. Ох, это будет восхитительно. По утрам я буду готовить мигас, и мы будем плавать целыми днями, ходить голышом, обниматься и целоваться на пирсе, и нам будет все равно, что нас могут заметить соседи.

– Что ж, нам не будет все равно, ты же знаешь. Никогда не будет все равно.

Алекс отрывается от него, чтобы увидеть на лице Генри выражение неопределенности.

– Ты понимаешь, о чем я.

Генри смотрит на него долгим взглядом, и Алекс не может избавиться от ощущения, что в первый раз тот действительно видит его насквозь. Он осознает, что, вероятно, это единственный раз, когда он намеренно упоминает любовь в разговоре с Генри, и, должно быть, все это написано у Алекса на лице.

Какая-то мысль проносится в голове у Генри.

– К чему ты клонишь?

Алекс пытается понять, как, черт подери, облечь все, что он должен сказать Генри, в слова.

– Джун говорит, что по непонятным причинам у меня шило в заднице, – говорит он. – Знаешь, как говорят? Живи одним днем. Я думаю, что жил на десять лет вперед. Например, когда я учился в школе, то думал: «Что ж, мои родители ненавидят друг друга, сестра уезжает в колледж, а иногда я смотрю на других парней в душе, но если я продолжу смотреть вперед, то ничто меня не остановит». Или «если я возьму этот предмет, или пойду на эту стажировку, или получу эту работу». Я думал, что если я представлю того человека, которым хочу стать, и возьму все свое безумное рвение и направлю его в нужное русло, то смогу изменить себя. Использовать это во благо. Создается ощущение, что я никогда не знал, как действительно быть там, где я есть. – Алекс переводит дыхание. – А сейчас я здесь. С тобой. И думаю, может быть, мне действительно стоит жить одним днем? И просто… чувствовать то, что я чувствую.

Генри ничего не отвечает.

– Милый. – Вода мирно плещется вокруг него, когда он поднимает руки, чтобы коснуться ими лица Генри и провести по скулам подушечками пальцев.

Цикады, ветер и шум воды, вероятно, все еще слышны, но для Алекса все погружается в тишину. Он не слышит ничего, кроме стука сердца в своих ушах.

– Генри, я…

Генри резко дергается, ныряет под воду и выскальзывается из его рук прежде, чем Алекс успевает договорить.

Он появляется на поверхности уже у пирса, мокрые волосы прилипли к голове, и Алекс поворачивается и принимается изучать его, от такой утраты забывая, как дышать. Сплюнув озерную воду, он плещет водой в Алекса, и тот выдавливает из себя смешок.

– Боже, – говорит Генри, прихлопнув насекомое, которое село на него, – что это за адские твари?

– Москиты, – отвечает Алекс.

– Просто ужасно, – надменным тоном произносит Генри. – Я подцеплю какую-нибудь редкую форму чумы.

– Я… прошу прощения?

– Я имел в виду… понимаешь, Филипп – главный наследник, а я запасной. Но если этого нервного ублюдка хватит сердечный приступ в тридцать пять, а я подцеплю малярию, то кто же займет престол?

Алекс вновь слабо смеется, но у него есть отчетливое ощущение, что что-то ускользает из его рук прямо до того, как он успевает за это ухватиться. Голос Генри становится безразличным, отрывистым, фальшивым. Именно таким тоном он общается с прессой.

– В любом случае я устал, – произносит Генри. Алекс беспомощно смотрит, как он отворачивается и направляется из воды к пирсу, чтобы натянуть шорты на дрожащие ноги. – Ты как хочешь, а я пошел в постель.

Алекс не знает, что ответить, поэтому просто наблюдает, как Генри уходит вдоль пирса и исчезает в темноте.

Какое-то звенящее чувство потери зарождается у него в горле, спускаясь затем вниз, в район груди, и комом повисая где-то в желудке. Что-то не так, и Алекс знает это, но он слишком напуган, чтобы просто спросить. Внезапно он осознает, что это была угроза, которую несла в себе любовь в этих отношениях, – понимание того, что если все пойдет наперекосяк, то он не узнает, справится ли с этим.

В первый раз, когда Генри схватил и поцеловал его с такой уверенностью в том саду, в сознание Алекса закралась одна мысль: что, если с самого начала все это не было его решением? Что, если он так погрузился во все, что касалось Генри, – в слова, что он писал, в неистовую одержимость им, – что просто забыл подумать о том, что именно таким он и был, всегда и со всеми?

Что, если он делал все те вещи, которые поклялся никогда не делать, все те вещи, что ненавидел, и полюбил принца просто потому, что все это была его фантазия?

Вернувшись в комнату, он застает Генри на своей койке, молча отвернувшегося к стене.

Наступает утро, и Генри испаряется.

Алекс просыпается и обнаруживает, что постель убрана, а подушка аккуратно подоткнута под одеяло. Алекс практически сносит дверь с петель, выбегает на террасу и никого там не находит. Во внутреннем дворике также пусто. На пирсе пусто. Словно Генри никогда здесь и не было.

В кухне он находит записку.

Алекс,

надо было уехать пораньше, семейные дела. Охрану взял с собой.

Не хотел будить тебя.

Спасибо за все.

Г.

Это последнее, что Генри ему написал.

Глава десятая

В первый же день Алекс отправляет Генри пять сообщений. Еще два – на следующий. На третий – ни одного. Он проводит слишком много времени в своей жизни, болтая, болтая и болтая без умолку, чтобы не научиться замечать знаки, когда его уже не желают слушать.

Впиваясь ногтями во что угодно и считая минуты, Алекс с трудом заставляет себя проверять телефон всего раз в два часа вместо раза в час. Порой, уходя с головой в чтение статей, он понимает, что не трогал мобильник уже несколько часов, и его охватывают спазмы отчаянной надежды, что в этот раз там что-то будет. Но он вновь ничего не находит.

Раньше Алекс считал себя безрассудным, но сейчас он осознает – то, что он отталкивал от себя любовь, было единственным, что удерживало его от того, чтобы не потерять себя полностью, не превратившись при этом во влюбленного идиота и гребаную ходячую катастрофу. Никакая работа не может отвлечь его. Он стал воплощением «вещей, которые делают и говорят только влюбленные люди».