Читать книгу "Государственность и анархия - Михаил Бакунин"

В чем же может состоять эта практика? Именно практика, ставящая себе главною, если не единственною целью – толкнуть всю огромную массу нашего крестьянства на путь самостоятельных экономических преобразований, в духе новейшей социологии? Она не может состоять ни в чем другом, как в образовании рабочих артелей и кооперативных обществ, ссудных, потребительных и производительных, и по преимуществу последних, как идущих прямее других к цели, т. е. к освобождению труда от господства буржуазного капитала.

Но возможно ли это освобождение при экономических условиях, преобладающих в настоящем обществе? Наука, опираясь на факты, а именно на целый ряд опытов, сделанных в продолжение последних двадцати лет в разных странах, решительно говорит нам: невозможно. Лассаль, которого мы, впрочем, далеко не последователи, доказал эту невозможность самым блестящим и популярнейшим образом в своих брошюрах, и в этом сходятся с ним все новейшие экономисты, хотя и буржуазные, но серьезные, как бы нехотя раскрывают немощь кооперативной системы, на которую довольно справедливо смотрят как на спасительный громоотвод против социально-революционной грозы.

Интернационал, с своей стороны, много и в продолжение нескольких лет часто возбуждал вопрос о кооперативных товариществах и на основании многочисленных доводов пришел к следующему результату, высказанному на Лозаннском конгрессе (в 1867 г.) и подтвержденному на Брюссельском конгрессе (в 1868 г.).

Кооперация, во всех ее видах, есть, несомненно, рациональная и справедливая форма будущего производства. Но для того, чтобы она могла достигнуть своей цели – освобождения всех работающих масс и полного вознаграждения и удовлетворения их, необходимо, чтобы земля и капитал, во всех видах, сделались коллективной собственностью. До тех пор пока этого не будет, кооперация в большем числе случаев будет раздавлена всемогущею конкуренциею больших капиталов и большой поземельной собственности; в редких же случаях, когда, например, тому или другому, непременно более или менее замкнутому, производительному товариществу удастся выдержать и пережить эту борьбу, результатом этой удачи будет лишь зарождение нового привилегированного класса коллективных счастливцев в массе нищенствующего пролетариата. Итак, при существующих условиях общественной экономии кооперация рабочих масс освободить не может, тем не менее, однако, она представляет ту выгоду, что даже в настоящее время приучает работников соединяться, организоваться и самостоятельно управлять своими собственными делами.

Несмотря, однако, на признание этой несомненной пользы, кооперативное движение, сначала двинувшее нас быстро, в последнее время значительно ослабело в Европе, по той весьма простой причине, что массы рабочих, разубедившись, что в настоящее время они посредством ее могут достигнуть своего освобождения, не нашли нужным прибегать к ней для довершения своего практического воспитания, лишь только они потеряли веру в достижение цели, они пренебрегли и путем, к ней ведущим, или, вернее, путем, к ней не ведущим, а гимнастикою, даже и полезною, им некогда заниматься.

Что истинно на Западе, не может быть ложью на Востоке, и мы не думаем, чтобы кооперативное движение могло принять сколько-нибудь серьезные размеры в России. В настоящее время в России кооперация еще невозможнее, чем на Западе. Одним из главных условий ее успеха, там, где она действительно удалась, была личная инициатива, выдержанность и доблесть, но личность гораздо более развита на Западе, чем у нас в России, где до сих пор преобладает гуртовое движение. Кроме того, сами внешние условия, как политические, так и общественные, а также и уровень образования на Западе несравненно благоприятнее для образования и развития кооперативных обществ, чем в России, и несмотря на все это, на Западе кооперативное движение зачахло. Каким же образом может оно ужиться в России?

Скажут, что самая стадообразность русских народных движений может благоприятствовать ему. Элементы прогресса, это беспрестанное усовершенствование организации работы, производства и продукта его, без которых борьба против конкурирующего капитала, без того уже столь неравная, сделается совершенно невозможною, несовместимы с гуртовой деятельностью, неизменно клонящеюся к рутине. Кооперация поэтому может процветать в России только в самых незначительных, чтобы не сказать крошечных, размерах и до тех пор только, пока она останется незаметною и нечувствительною для всеподавляющего капитала и для еще более подавляющего правительства.

Для нас, впрочем, понятно, как молодые люди, слишком серьезные и честные для того, чтобы тешить себя либеральными фразами, и для того, чтобы маскировать свой эгоизм доктринерною, бездушною, бессмысленною, одним словом, миртовскою или кедровскою[71] ученой болтовней; слишком живые и страстные, с другой стороны, чтобы оставаться, сложа руки, в постыдном бездействии, не видя перед собой другого исхода, бросаются в так называемое кооперативное движение. Это им дает, по крайней мере, средства и случай встретиться с работниками, стать как работник в их ряды, их узнавать и, по возможности, их соединять для достижения хоть какой-нибудь цели. Все же это несравненно утешительнее и полезнее, чем не делать решительно ничего.

С этой точки зрения мы не имеем ничего против кооперативных попыток; но думаем, вместе с тем, что молодые люди, предпринимающие их, отнюдь не должны обманывать себя насчет результатов, которых могут они достигнуть. Эти результаты в больших городах и фабричных селах, посреди фабричных работников могут быть довольно значительны. Они будут чрезвычайно ничтожны посреди сельского населения, где они потеряются, как песчинки в степи, как капли в море…

Но справедливо ли, что нет теперь в России ни другого выхода, ни дела другого, кроме кооперативных предприятий? Мы думаем решительно, что это несправедливо.

В русском народе существуют в самых широких размерах те два первых элемента, на которые мы можем указать, как на необходимые условия Социальной Революции. Он может похвастаться чрезмерною нищетою, а также и рабством примерным. Страданиям его нет числа, и переносит он их не терпеливо, а с глубоким и страстным отчаянием, выразившимся уже два раза исторически, двумя страшными взрывами: бунтом Стеньки Разина и пугачевским бунтом, и не перестающим поныне проявляться в беспрерывном ряде частных крестьянских бунтов.

Что же служит ему препятствием к совершению победоносной революции? Недостаток ли в общем народном идеале, который был бы способен осмыслить народную революцию, дать ей определенную цель и без которого, как мы выше сказали, невозможно одновременное и всеобщее восстание целого народа, а следовательно, невозможен и самый успех революции? Но вряд ли было бы справедливо сказать, что в русском народе уже не выработался такой идеал.

Если бы его не было, если бы он не выработался в сознании народном, по крайней мере, в своих главных чертах, то надо бы было отказаться от всякой надежды на русскую революцию, потому что такой идеал выдвигается из самой глубины народной жизни, есть непременным образом результат народных исторических испытаний, его стремлений, страданий, протестов, борьбы и вместе с тем есть как бы образное и общепонятное, всегда простое, выражение его настоящих требований и надежд.