Читать книгу "Тайна Подземья - Светлана Гамаюнова"

– Вы страшный человек, хранитель Смирский. И Вы недостойны своего сына.

– Да говорите, что угодно. Мне ли привыкать к разговорам? На каждом совещании сплошь болтовня, не прекращающаяся часами. Кстати, эти разговоры и совещания изобретены именно для того, чтобы мешать людям думать. Поэтому не буду вступать с вами в полемику на тему «что такое хорошо и что такое плохо». У каждого своя правда. Ни одно произнесенное слово не принесло столько пользы, сколько множество не сказанных. Я промолчу и сделаю то, что считаю нужным. И буду спасать мир на свое усмотрение. Хотите – додумывайте, это займет ваши горячие головы во время пребывания в моем доме. Пока в моем, а там видно будет, куда отправитесь дальше.

Отец Вовса быстрым шагом вышел и запер дверь за собой. Мы остались в ловушке. Я смотрела на Альса, ища в нем поддержку.

– Лючи, только не расстраивайся. Не думаю, что нас убьют сразу. Даже у таких высокопоставленных мерзавцев есть квота на негодяйство. Так быстро они не смогут начать действовать. Мы что-нибудь придумаем.

– А как же Котя, Стелла, как они без нас?

– Еду ты приготовила, Котя принцессу покормит. Если и придут их проверять на лояльность миру равновесия, то что увидят? Больную горячечную девушку и впавшего в странное состояние парня, на вид не в себе. А легкая придурковатость защищает человека и делает практически неуязвимым для подозрений в злокозненности. Нам сейчас надо думать о себе. Как выбраться? Я не смогу перенестись отсюда.

Мы пробыли в кабинете около часа, так и не найдя выхода. Альс начал нервничать и ходить взад-вперед.

– Возможно, в чем-то Смирский прав, и мы действительно заигрались живыми людьми. Притащили Гигантеллу в этот мир, затем вы с Котигорошком пришли сюда, и теперь можете пострадать. Благими намерениями выстлана дорога во Тьму. Лючи, я не знаю, как тебя защитить. Это была плохая идея – поговорить с отцом Вовса. А я ведь помнил его веселым, живым человеком. Он без превосходства учил нас некоторым тонкостям хождения в слоях. И мне казалось, он любил Вовса, гордился им. А сейчас, что слышу?

Альс опять потряс окно в комнате, но оно не открывалось, потом попинал дверь – и она открылась. На пороге возникла мать Вовса с подносом, на котором стояли тарелки с аппетитно пахнущей едой. Я и не заметила, как мы проголодались. Может, на нервной почве так есть захотелось?

– Задержанных тоже кормят, – тихо сказала женщина, – хотя мне и неприятно так называть друзей сына. Меня зовут Ирьяна. Альса я знаю, а как к тебе обращаться, прекрасное дитя?

– Лючия, – не задумываясь, произнесла я.

И тут же поймала себя на том, что привыкла к имени, которым назвал меня учитель. Оно звучит лучше всех возможных производных от Крошечки Хаврошечки. Имя Феврония почему-то так и не прижилась. Котя по привычке величал меня Крошечкой, но Стелла тоже чаще обращалась ко мне, называя Лючией. И сокращенное Лючи мне нравилось.

– И я вам не враг, – произнесла женщина. - Мой сын для меня невероятно дорог, поэтому постараюсь чем-нибудь помочь его друзьям.

Мы с Альсом посмотрели на грустную женщину, и у нас мелькнула надежда, что она поможет нам уйти, но быстро разочаровались.

– К сожалению, я не могу вас выпустить, это приведет к еще более серьезным последствиям. Лучше посидите пока в кабинете. Здесь есть все необходимое для жизни – и ванна рядом, и туалет. Еду буду приносить. Он не вернется раньше, чем через пару-тройку часов. У них сегодня большое совещания хранителей. На нем о вас, безусловно, не будет сказано ни слова. А потом, я думаю, он встретится с теми, кому доверяет, и вот тогда вопрос серьезно обсудят. А мы сейчас поговорим, может, придумаем, как вам помочь. Я не много могу, но многое знаю.

Она как будто оправдывалась за мужа, и печально смотрела на нас умными глазами.

– Климент, к сожалению, как многие мужчины, слишком категоричен. Его убеждения и дела как-то незаметно для меня стали важнее близких ему людей. Понятно, он много вложил в Вовса и надеялся, что он станет его достойным продолжателем, а вышло, что стал противником. Его это страшно злит. Он расстроился от того, что сын настолько увлекся этой девушкой, Жиль. А мне она нравится. Умница и талантливая. Но отец боится повторения одной старой истории. Может, потом ее расскажу. Климент делал все, чтобы сын ее забыл. Я не соглашалась, но он считал, что Вовсу следует придержать свою любовь, засунуть поглубже, сохранить про запас, спрятать под сукно на некоторое время. И надеялся, что она и сама погаснет. Забыл, каким был. Хотя таким, как сын, не был даже близко. Вы кушайте, кушайте, силы всегда нужны. Я постараюсь помочь. Мне дорог сын, и я хочу, чтобы он был счастлив, хотя, если останется в Надземье, я этого не переживу. Хочу когда-нибудь нянчить внуков или знать, что могу их хотя бы увидеть.

– Ирьяна, помогите защитить Лючию, – попросил Альс. – Она не заслуживает гибели. Она тут ни при чем. Мало того, именно она недавно предлагала нам задуматься, что произойдет с миром в результате осуществления пророчества. Предлагала повременить с его осуществлением. Мы не предполагали возможную гибель мира, считали, что будет только уничтожено равновесие и его проявления. Ирьяна, я хочу спасти Лючию любой ценой. Она мне дорога. Я не знаю, откуда пришло ко мне это чувство, но оно поселилось во мне прочно.

– Альс, успокойся. Будем думать, как выпутаться. Ты всегда мне нравился, и я рада, что у моего сына такой друг. Рада, что чувства, наконец, в тебе пробудились. Мне так кажется, чувства именно пробуждаются, а не приходят. Ничего ниоткуда не появляется. Любовь не приходит из ниоткуда, она живет внутри до поры, до времени, пока появится кто-то, кто ее разбудит. А какой силы будут чувства, зависит от того, какая любовь спала в тебе. А теперь давайте постараемся потратить имеющееся время с пользой. Из-за чего вы сюда пожаловали? Расскажите подробнее.

– Что Вы знаете о пророчестве? Наверно, при Вас этот вопрос обсуждали. Помогите разобраться. Может, не пропадет мир, не разрушится, а изменится к лучшему?

– Я много чего знаю о пророчестве, много, но прошу, повторите мне то, что вы мужу рассказывали, это может изменить мое виденье. Расширить его. А ведь в свое время, говорят, я была большой умницей, пока дома не осела. Сначала я думала и жила по принципу «мой дом – моя крепость», и не заметила, как крепость стала тюрьмой.

Мы рассказали ей все искренне и подробно. Она располагала к себе и живым умом, и способностью к сопереживанию. Зачем похоронила себя на кухне, спрашивается?

– Теперь я уточню некоторые моменты, чтобы прояснить услышанное. Вы не возражаете?

Мы, конечно, не возражали, но у меня возник один серьезный вопрос:

– Ирьяна, скажите, а почему любовью в этом мире можно делиться с другими? Ну, если получил двойную порцию, то можешь кому-то лишнее отдать. У нас в мире такое невозможно. Или у нас другая любовь, или мы все собственники. Вон, Стелла, как ни тяжело, а делиться не хочет.

– Интересный вопрос. И собственники вы, наверное, более серьезные, чем мы, и мир у нас немного по-другому устроен. У нас в Подземье эмоции позволяют перемещаться между уровнями, позволяют летать, подниматься в слои. А любовь – самое мощное чувство— значит, может быть лучшей движущей силой. Трудно это выразить словами. Но думаю, Гигантелла эта, принцесса ваша, могла бы поделиться с ангелом своей любовью. Может, ему достаточно искры истинной любви, чтобы его любовь вернулась или проснулась. Вдруг, она в нем закапсулировалась, спряталась от гордыни и вспыхнувшей ненависти к Тьме? Вдруг, Любовь не покинула его совсем, и ее надо только разбудить, зажечь, а не внести заново? Понятие «вернуть любовь» можно трактовать по-разному. Не знаю, это только мои домыслы, никто не заглядывал ему в душу так глубоко. Только Котигорошку, как из вашего рассказа следует, удалось немного разглядеть, что у него в душе. Я надеюсь, что и не надо Лючии в него влюбляться. А, скорее, Стелле надобно любовью своей горячей с ним поделиться. Это и ей позволит выжить, и Люцифера зажечь.