Читать книгу "Мы против вас - Фредрик Бакман"

– Нет.

– А кого ты тогда ненавидишь? – спросила Ана, хотя и так уже знала.

Беньи ненавидел свое отражение в зеркале. Как Ана – свое. Потому что оба должны были быть там и тогда. Не дать этому произойти. Оказаться в аду должны были не Мая и Кевин. Провалиться в ад следовало Ане и Беньи. Потому что они из тех, кто плохо кончит.

Трудно упрекать Ану. У всех бывают минуты, когда коже страстно, невыносимо хочется прикосновения чьих-то рук.

Наконец они пришли к Ане домой. Беньи втащил отца на кровать, помог Ане вынести из кухни бутылки. Нельзя злиться на шестнадцатилетнюю девушку, у которой чувств оказалось так много, что мозг не смог в них разобраться.

Беньи легко погладил Ану по плечу и чуть слышно сказал:

– Нам необязательно быть, как наши отцы.

Он пошел к двери. Ана бросилась следом, вцепилась ему в руку, прижалась к нему. Ее язык коснулся его губ, Ана завела руку Беньи себе под рубашку. Она сама потом не знала, что оскорбило ее больше: что он не захотел ее или что настолько деликатно дал это понять.

Беньи не оттолкнул ее; он мог толкнуть взрослого мужчину так, что тот пролетел бы через всю кухню, но от Аны отстранился едва заметным движением. В его взгляде не было злости, было понимание. Как же она его за это возненавидела! Беньи даже не показал, что отвергает ее, – он только дал ей понять, что ему ее жалко.

– Прости. Но ты не хочешь… ты не этого хочешь, Ана… – прошептал Беньи.

Он неслышно закрыл за собой дверь. Ана сидела на полу, и ее трясло от слез. Она позвонила Мае. Подруга ответила после десятого гудка:

– Ааааана? Да нуууу? Иди к черту твоего херова вина больше нет чтоб ты знала. Ты не ПРИШЛА! Обещала прийти на остров, но не ПРИШЛА!

Ана услышала, что Мая пьяна; для нее это был конец всему. Она нажала «отбой» и бросилась к двери.

Бесконечно трудно упрекать ее в том, что произошло той ночью. Но все же очень, очень легко.

* * *

Разобраться в политике непросто. До конца ее, видимо, вряд ли кто понимает. Мы редко отдаем себе отчет, почему бюрократическая система срабатывает именно так, а не иначе, поскольку там, где все можно объяснить простой некомпетентностью, факт коррупции не докажешь. В полицейском участке раздался звонок; полицейский и женщина из администрации вышли в другую комнату. Мира все еще рвалась в бой, когда полицейский, вернувшись, сообщил, что Лео может ехать домой. «Принимая во внимание возраст мальчика». Мира закричала, что именно об этом она кричит уже больше часа, хотя понимала: именно этого полицейские и хотели. Сделают вид, что она, адвокат, их убедила. Но Мира знала, что это неправда. Полицейским кто-то позвонил.

Когда Мира, Петер и Лео вышли из участка, Петер увидел знакомую машину. Он попросил Миру увезти Лео домой, не дожидаясь его; Мира сделала вид, что просьба мужа ее не встревожила. Петер подождал, пока жена и сын скроются из виду, и пошел к черной машине. Постучал в окошко; мужчина в черном костюме открыл дверцу.

– Привет, Петер! И ты здесь? Какая неожиданность! – сказал политик.

Поразительно, как некоторым удается врать так естественно!

– Моего сына забрали на допрос по поводу драки, которую устроили хулиганы, но потом вдруг инцидент оказался исчерпан. Ты, конечно, не в курсе? – в ярости рубанул Петер.

Он не умел скрывать чувств – ни злости, ни тревоги, ни родительской слабости. За это Ричард Тео его молча презирал.

– Конечно нет, – сердечно ответил Тео.

– Дайте-ка угадаю: у тебя много друзей? – взбешенно спросил Петер.

Тео счистил брызги его слюны со своего пиджачного рукава.

– У тебя тоже есть друзья, Петер. Скоро тебе сообщат, где и когда будет пресс-конференция, приезжают новые владельцы фабрики. Приглашены политики, представители местной экономики – все, от кого зависит жизнь коммуны. Как друг, советую тебе тоже присутствовать.

– И там я должен буду публично дистанцироваться от Группировки?

Ричард Тео изобразил смятение:

– Ты дистанцируешься от НАСИЛИЯ, Петер. Насилие, которое, похоже, уже затягивает твоего сына!

Петер задохнулся:

– Почему тебе так важно объявить Группировке войну?

Тео ответил:

– Потому, что их главный инструмент – насилие. Демократическое общество не может этого допустить. Все, кто прокладывает дорогу к власти кулаками, должны получить отпор. Поскольку, будь уверен, Петер, никто из тех, кто дорвался до власти, не отдаст ее добровольно.

Давясь отвращением к собственному голосу, Петер спросил:

– А что я за это получу?

– Ты? Ты получишь контроль над клубом. Сможешь распоряжаться спонсорскими деньгами по собственному усмотрению. Новые владельцы даже разрешат тебе посадить в правление своего человека!

– Одного?

– Кого захочешь.

Петер переводил взгляд с одного своего ботинка на другой. Наконец он прошептал:

– Хорошо.

Скоро он приедет на пресс-конференцию. Скажет все, что должен сказать. Сожжет мосты. Отныне он – против Группировки.

По дороге домой Ричард ощущал себя не злодеем, а всего лишь прагматиком. Теему Ринниус может повлиять на исход голосования. Ричард Тео должен ему что-то за это дать. Теему заботит только трибуна со стоячими местами. Чтобы отдать ему эту трибуну, ее надо у него забрать.

* * *

Ана выбежала в дверь не для того, чтобы причинить кому-то зло, – она просто не могла оставаться дома. Она даже не собиралась следить за Беньи, просто видела, как его белый свитер движется между деревьями – медленно, словно ноги Беньи не соглашаются с остальным телом. Ана всегда умела тропить зверя, ею словно двигал инстинкт, и вот теперь она следовала за Беньи. Может, просто хотела выяснить, куда он пойдет, – скажем, у него другая девушка и он сейчас к ней и направляется? Вдруг полегчает, успела подумать Ана, если увидеть его с подружкой в тыщу раз красивее? Резко стемнело, но Ана все шла за красным огоньком сигареты, за сладким дымом, который Беньи оставлял за собой.

На полпути между Бьорнстадом и Хедом Беньи свернул на гравийную дорожку, ведущую к кемпингу. Остановился возле какого-то домика, постучал в дверь. Ана узнала мужчину, который ему открыл: учитель из их школы. Она сама потом не помнила, что подумала или почувствовала, увидев, как Беньи, припав всем телом к учителю, поцеловал его.

Легко обвинять Ану за то, что она совершила. Ей было больно, но больно бывает всем. Она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, а одиночество подсказывает человеку плохие идеи, особенно в шестнадцать лет. Ана достала телефон и сфотографировала Беньи и учителя. И выложила фотографии в сеть.

И все полетело к черту.

31

Тьма

БАНК!