Читать книгу "Долгое дело - Станислав Родионов"

Следователю Рябинину. Сам я человек без теневых ситуаций, но два случая в моей жизни были.

Случай номер один. Шел я домой дворами, и вдруг черная кошка мне дорогу поперек. Думаю, подальше от приключений — и пошел в другие ворота, поскольку дом угловой. В других-то воротах вижу на асфальте три рубля. Лежат как миленькие. Ну?

Случай номер два. Очутился я в одном городе без копейки в кармане. Почему очутился — это случай номер три. Стою, значит, у вокзала, на душе черти скребут, ну я и послал такую жизнь по-мужски. Тут вдруг дунуло ветром и гонит по асфальту ко мне десятку. Ну?

Уважаемый гражданин Тощев! Испугавшись кошки, вы смотрели под ноги внимательно и поэтому нашли три рубля. Случай же номер два можно объяснить лишь совпадением.

Лида приехала из пригорода, от матери. Она понимала, что год предшкольный, что свежий воздух, что парное молоко и свои яблоки… Иринка окрепла, за лето выросла. И все-таки дети должны жить с родителями. Чтобы развеять убитое настроение, она взялась за стирку. И когда уже прополаскивала, в дверь позвонили. Она сбросила фартук и пошла в переднюю…

— Кто?

— Красная Шапочка из детского сада.

Лида открыла, улыбнувшись голосу.

— А это оказался Серый Волк из уголовного розыска.

— Проходите, Вадим.

— Я забыл, у вас снимают что — плащ, ботинки или галстук?

— У нас ничего не снимают.

Петельников скинул плащ, вдруг оказавшись с букетом пышных и тяжелых пионов.

— Да? Какая прелесть…

Лида ринулась за вазой.

— А Сергея нет?

— Он дежурит. Есть хотите?

— Как три дня не поем, так выпить хочется. Я имею в виду кофий.

В хрустальной вазе зардел светло-бордовый растрепанный огонь. Кухня Рябинин любил пить чаи здесь и приучил инспектора — сразу изменилась, став какой-то банкетной. Петельников повозился с длинными ногами, устроил-таки их под столом и взялся за кофе. Лида села напротив:

— Как ваши розыскные успехи?

— Какие там успехи… Вот если бы я открыл месторождение, изобрел бы безалкогольную водку или бы вывел пыжиковую корову…

— Что вы сегодня, например, делали?

— Всего не упомнишь.

— Ну хотя бы в конце дня.

— Беседовал с Лешкой-Маргарином.

— Какая странная кличка…

— Он за кражу маргарина сидел.

— И о чем беседовали?

— Как бы вы ответили на такую Лехину сентенцию: «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?»

Лида взметнула брови, удивленная пустяшностью инспекторской работы, она считала, что инспектор ищет, догоняет, стреляет, а уж если обращается к сентенциям, то к тонким, психологическим, с намеками.

— Я бы ему ответила, что нужно теплее одеваться. А вы?

— Что-то руки стали зябнуть, не пора ли нам дерябнуть?

— А он? — Лида приоткрыла рот.

— Не послать ли нам гонца в магазин без продавца?

— А вы?

— Что-то чешется под мышкой, не послать ли за «малышкой»?

— А он?

— Что-то ветер дует в спину, не пойти ли к магазину?

— А вы?

— Не послать ли мою женку за бутылкой самогонки?

— Ну, а он?

— А он иссяк.

— А вы?

— Что-то чешется в затылке, не послать ли за бутылкой?

— А он?

— Молчит. Тогда я подвел резюме, как ни бились, к вечеру напились. Да я таких штучек знаю больше, чем вы минералов.

— Но к чему эта глупость? — вспыхнула Лида.

— Я его победил, и Леха меня зауважал.

— Зачем вам его уважение?

— О-о… Зауважав, он мне намекнул, кто взял квартиру на Цветочной улице.

— Предал своих?

— Предают в дружбе, на фронте… А блатные продают. Зато я написал Лехе штук пятьдесят этих афоризмов — он выучит.

— Ах! — вскрикнула Лида.

Паровозное шипение и треск пляшущих по конфорке капель бросили ее к плите. Кофе варился в двух армянских кованых сосудиках, в которые входило ровно по одной порции. Лида смешно прыгала на одной ножке и хватала фартуком ошалевшие кофеварки.

— Вадим, а вам не кажется, что Прометей зря украл для нас огонь? Не умеем им пользоваться. Вот убегает все…

Инспектор ощущал какое-то таянье своего веса. Блаженное растворение в парах кофе. Видимо, так себя чувствуют курильщики опиума. Нирвана. Это от кофеина.

Лида налила ему вторую порцию, велев съесть кусок торта в полкоробки. Она сорвала у пиона нижний, бледно-лиловый лепесток и задумчиво сказала, вроде бы не обращаясь к инспектору:

— Давно вы никого не приводили…

— Исчерпан лимит.

— И вам даже некому дарить вот такие цветы?

— Хорошо, я их прихвачу обратно.

— Вадим, а ведь это трагедия — жить без любви.

— Без горячей воды жить хуже, — буркнул он.

Ему не хотелось выходить из своей нирваны. Какой могучий напиток кофе! Куда там чаю, какао или компоту. Да вот только Лида мешает требовательно смотрит серыми, прямо-таки лупоглазыми очами.

— Вы толкуете про какую-то любовь? — очнулся он.

— Хотите скрыться за иронию?

— Нет, хочу стоять на земле. Вчера я чуть было не познакомился с хорошеньким созданием…

— Вадим, неужели вам не стыдно знакомиться на улицах?

— Не ходить же мне на танцы.

Инспектор знал, что Рябинин подумывает о смысле жизни. Глупый он, Рябинин. Иметь такую уютную кухню и заниматься разными смыслами… Сиди себе тут, попивай кофе, то есть, в его случае, чай, ну и думай о смысле. То есть ни о чем не думай. Петельников огляделся, решив, что его кухня лучше обставлена. Да и побольше. И кофе у него есть. Но у него нет кованых армянских сосудиков.

Лида вздохнула, не зная, как продолжить с этим человеком необходимый для него разговор. Инспектор ответил на ее вздох:

— Опять-таки о любви. Есть у нас пожилой шофер. Сидит как-то в кабинке смурной, как мужик у рюмочной. И задает нам вопросик: «Ребята, кто мне объяснит? Когда-то жена была готова отдать за меня жизнь. А сегодня утром запустила в меня яйцом. Хотя бы крутым, а то всмятку…»

— Он дурак!

— Еще жизненный эпизодик. Она просила манто из норки — ради любви. Он начал брать взятки и манто все-таки ей подарил. Теперь сидит. Она ходит к нему на свидание в этом манто.

— Вы как Рябинин. У него тоже примеры.