Читать книгу "Всегда возвращаясь домой - Урсула Ле Гуин"

Среди затяжных дождей выдался, помнится, один день, когда небо немного очистилось от туч, и мы на юго-востоке увидели Кулкун Вен, Гору Искателей, выпускающую струи вонючего дыма прямо в небеса. Отовсюду из трещин в скалах возле темного жерла вулкана тоже выползали дым и пар, и в воздухе сильно пахло тухлыми яйцами, ибо ветер дул в нашу сторону. Мы приближались к Стране Вулканов. Я очень их боялась, и всю ночь мне мерещились разверзающиеся прямо подо мной страшные трещины, из которых вырываются клубы горячего пара, обжигающие и удушливые, но я ничего никому не говорила о своих страхах. На следующий день совсем разъяснело, и, глядя с холмов на север, я увидела Северную Гору, словно свисавшую с небес, всю в потеках снега над темными лесами. Одно чистое тонкое перышко дыма поднималось над ее восточной вершиной в белой шапке снегов, словно перо с грудки белой цапли. Поскольку гора эта была удивительно красива и поскольку я знала ее название, благодаря картам и тем историям, которые ученикам рассказывают в хей-имас, то вид ее привел меня в полный восторг: я ее узнала! Я сидела верхом на своей кобылке и с упоением пела Северной Горе священную хейю, когда отец остановил своего коня рядом со мной и сказал:

— Это Цатасиан, Белая Гора.

— Или Кулкун Эраиан по-нашему. Здесь встречаются руки Вселенной! — откликнулась я.

— Я целых десять лет воевал за земли, что расположены вокруг этой горы, отвоевывая их для Великого Кондора, и теперь эта война наконец завершена, — сказал он. Он употребил свое слово зарирт, которое я выучила, играя с солдатами в кости; оно означало «выигрывать в игре», нечто подобное нашему слову думи. Я не совсем поняла его из-за этого слова: что это за «игра», в которой он выиграл? И как это ему удалось выиграть такой огромный кусок мира? И у кого? И зачем это ему нужно? Я попыталась все это выяснить, и он сперва старательно объяснял, но вскоре начал терять терпение из-за моей непонятливости.

— Смотри: все, что ты видишь перед собой, — это земли, которые завоевали армии Кондора, — сказал он. — Как ты думаешь, почему эти онтик больше в нас не стреляют?

— Но они и так стреляли в нас только один-единственный раз, — сказала я. Это случилось, когда мы, повернув, двинулись вдоль Темной Реки. Какие-то люди, скрываясь в зарослях ивняка, обстреляли нас из луков, а потом убежали прочь, когда солдаты Кондора попытались поймать их. Отец тогда велел своим людям прекратить преследование и ехать дальше, и они галопом промчались мимо нас в хвост отряда, веселые и очень возбужденные, но совершенно не испуганные происшедшим, хотя я, конечно же, никогда в жизни и представить себе не могла, что стану участвовать в перестрелке.

— Это потому, что они нас боятся, — сказал мой отец, словно не слыша моих слов.

И я сдалась, и не пыталась больше понять его странные речи. Честно признаюсь, отчасти моя «тупость» была вызвана тем, что я и не желала его понимать. Люди умные и образованные, читая мой рассказ, непременно станут надо мной смеяться: ведь я много дней ехала верхом вместе с вооруженными людьми, солдатами, с целым отрядом воинов, предводителем которых был мой отец, и не раз видела, как солдаты крадут коров и овец, но никогда не зайдут ни в один дом и не попросят по-хорошему; мало того, мы попали в настоящую засаду, но я все еще не понимала, что люди Кондора находятся в состоянии войны со всеми жителями этих краев, что они здесь — ненавистные завоеватели. И читатели имеют полное право смеяться. Я была чрезвычайно невежественна, а сама не желала даже подумать как следует.

Но вот, пробираясь среди холмов в предгорьях, мы стали проезжать мимо таких деревень, жители которых выходили нам навстречу и падали перед нами ниц, а вовсе не бросались поскорее прятаться в горах или прятать там своих овец. И никто из них не поворачивался к нам спиной и не плевал нам вслед. Эти деревушки, правда, были очень малы — пять-шесть бревенчатых домов вдоль берега ручья да возле них несколько овечек, свиней или индюков, и множество лающих и рычащих собак. Но люди там были очень щедрые, как мне показалось; они давали нам еду даже в том случае, если нас было больше, чем жителей всей деревни. После двух дней пути по этой холмистой и какой-то переломанной стране мы добрались наконец до Южного Города, Саиньяна.

Слово саи в языке Дайяо означает то же самое, что и наше слово кач (город, столица). Мы пользуемся им, только когда говорим о некоем месте вне нашего мира, вне нашего времени, существующем в воспоминаниях; когда говорим о людях, что живут за пределами нашего мира, а также — о Сети Обмена Информацией. У Дайяо тоже были такие значения этого слова, но главным образом они использовали слово саи, обозначая место, где жили сейчас, говоря, например, что они жители Столицы Человека. То, что для нас было несчастьем, для них составляло славу. Как же мне писать об этом, если одинаковые слова в наших языках имеют совершенно обратное значение?

Члены Общества Земляничного Дерева просили меня в дар библиотеке написать историю моей жизни, потому что больше никто из Долины никогда не жил среди людей Кондора, а если и жил, то обратно не вернулся, так что моя личная история — это и часть нашей общей истории в целом. Теперь-то я весьма пожалела, что, вместо того чтобы учиться владеть словом, я с увлечением делала глиняные горшки, когда еще звалась Северной Совой. Ну а когда я стала Айяту, то должна была забыть и о чтении, и о письме. Дайяо непременно выкололи бы глаз или отрубили руку любой женщине или простому земледельцу, если те напишут хоть слово. Лишь Истинные Кондоры имели право читать и писать, да и из них, по-моему, только те, кого называют Воинами Единственного, то есть те, которые отправляют все местные обряды и по-настоящему учатся читать и писать свободно. Дайяо утверждают, что, с тех пор как Единственный создал космос, сказав Слово и описав Вселенную в своей Книге, писать или читать слова — это все равно что делить с Единственным власть, которая по праву принадлежит ему одному; лишь избранным дано разделить с ним эту власть. Они пользуются абаками, верхними частями капителей, устраивая внутри них кабинеты для своих научных занятий, и в их обеих столицах есть специальные электрические приборы, созданные ими согласно инструкциям, полученным по Обмену Информацией, чтобы делать различные записи, однако все их записи сведены к перечням чисел. В них нет ни единого слова, благодаря чему, как они утверждают, мир, созданный Единственным, остается «чистым». Однажды, пребывая еще в полном неведении относительно этого, я в шутку спросила у отца:

— А что, если я напишу на стене какую-нибудь детскую страшилку? Неужели все твои свирепые и храбрые воины завизжат от страха и разбегутся?

И он сердито ответил:

— Они жестоко накажут тебя, чтоб знала впредь:

Единственного следует бояться! — И больше ничего не прибавил. Тема была исчерпана, и я больше не возобновляла попыток писать, находясь под крылом Великого Кондора, и больше ничего отцу про это не говорила.

Когда я отправилась в путь вместе с Абхао, душа моя стремилась стать душой Кондора. Я честно старалась быть как все женщины Кондора. Я старалась даже не думать на языке Долины и не вспоминала ее обычаев. Я хотела навсегда расстаться с ней, перестать быть ее частью, более не принадлежать ей, стать совершенно другим, новым человеком, живущим иначе. Но не смогла сделать этого; только разумный, образованный и опытный человек способен на такое. Я же была чересчур молода и не слишком много размышляла о жизни; почти не читала умных книг, и не ходила на занятия в Общество Искателей, и совсем не интересовалась историей. Ум мой не обрел должной свободы. Он был заключен как бы внутри Долины, вместо того чтобы заключить Долину внутрь себя. Я оказалась слишком необразованной и неразвитой даже для своего юного возраста, ведь люди в Синшане, как и в большинстве маленьких городов Долины, сознательно культивировали невежество; к тому же в моей семье не было порядка и мира; а хуже всего было то, что культы Воителей и Ягнят и различные церемонии этих Союзов заменили мне образование в годы отрочества. Так что я оказалась не настолько свободна душой и разумом, чтобы навсегда покинуть Долину. Там я не успела стать настоящей личностью, но и на чужбине не смогла обрести себя.