Читать книгу "Песнь теней - С. Джей-Джонс"

А это означало принять свое прошлое так же, как и неопределенное будущее. Я была настолько полна решимости не погрязнуть в своем несчастье, что сделала себя одинокой. Я оттолкнула воспоминания, и чувства, и связь не только с Королем гоблинов, но и с собой. Я скорбела, но не позволяла себе горевать. Не позволяла себе чувствовать.

«Не думай. Чувствуй».

Решимость и стремление вернулись, а с ними пришло желание. Желание выразить себя, желание удовлетворения, саморазрушения. Я подошла к клавесину в галерее музыкантов и села на табурет. Клавиши были покрыты многолетним – за несколько десятилетий, возможно, – слоем пыли, но струны все еще были настроены. Я прошлась пальцами по клавишам, выжимая аккорды и фразы из струн и щипкового механизма. Соната Брачной ночи уже долгое время лежала незавершенная, потому что я не знала, чем закончилась история. Но теперь я поняла: я не знала этого потому, что не подпускала к себе свои собственные эмоции – к своей музыке, к Королю гоблинов, но прежде всего к себе самой.

Соната Брачной ночи была обо мне. О моих чувствах. Гнев, ярость, разочарование наполняли первую часть произведения. Страсть, нежность, привязанность и надежда – вторую часть.

Ненависть – третью.

Ненависть и отвращение к себе.

Я знала, что делать дальше. Играть. Сочинять. Вскрыть себе вены, позволив музыке излиться на клавиши.

Открыть завесу между мирами.

Мне следовало бояться. Мне следовало быть осторожной. Но я была ящиком Пандоры, заполненным отчаянием и безрассудством. Однажды открыв, меня уже невозможно было закрыть. Я беспокоилась обо всем и ни о чем и ничего не жаждала так страстно, как забвения. Если выпивка была пороком моего отца, то Король гоблинов и Подземный мир – моими пороками.

Я ждала призрачного стенания его скрипки.

Ждать пришлось недолго.

Через зеркало, через стекло, через завесу между мирами пробился высокий, тонкий голос поющих струн. Я позвала, и он откликнулся. В горле застряли рыдания – и от облегчения, и от страха. Мне хотелось услышать его, увидеть, прикоснуться к нему, обнять и никогда не выпускать из объятий, и мысль о том, что когда-нибудь я снова смогу это сделать, поглотила меня всю. Я ощущала вес этого освобождения до самых кончиков пальцев, запуская руки в клавиши инструмента.

С надеждой пришла неуверенность. Неуверенность или сожаление, поскольку вместе с появлением Короля гоблинов бальный зал наводнил пьянящий аромат хвои, льда и суглинка.

Барьер был тонок, но продолжал истончаться, пока не исчез вовсе.

Я подняла глаза от клавиатуры и увидела тысячи Лизель, сидящих за тысячью инструментов, которые смотрели на меня из разбитых зеркальных панелей в галерее музыкантов.

Из всех панелей, кроме одной.

– Будь, ты, со мной, – сказала я.

Эрлькёниг улыбнулся.

Юноша-аскет стоит передо мной, сжимая в руках скрипку. Любимые, знакомые глаза разного цвета излучают мягкость, и меня пронзает такое желание, что я думаю, что умру. Руки дрожат, когда я нажимаю на клавиши, не заботясь больше о том, какие ноты я выбираю и какие мелодии наигрывает Король гоблинов.

– Будь, ты, со мной, – повторяю я.

Он опускает скрипку и смычок. Музыка продолжается, непрерывное остинато[41], состоящее из да, пожалуйста, да, пожалуйста.

– Будь, ты, со мной, – повторяю я и встаю из-за клавесины.

Король гоблинов поднимает руку и нажимает на потрескавшееся стекло. Я подхожу к отражению и встречаюсь с ним ладонь к ладони, осколки серебра вонзаются мне в кожу. Я радостно встречаю боль, острый укол сожаления и страсти. Да, это забвение. Это и рай, и ад.

Наши пальцы обвиваются, когда мы проникаем сквозь завесу и пустоту. Его прикосновение холодное, сухое, но от него меня бросает в дрожь, которая пробирает меня до костей. Я притягиваю его к себе, и он не сопротивляется, переходя из отражения к реальности. Я раскрываю объятия, и он входит в них, принося с собой аромат спящей зелени, земли, корней, скал, и легкий, невероятный аромат персиков. Запах Подземного мира окружает меня, и я погружаюсь в лихорадочный сон. Бальный зал плывет и мерцает, мир отделяется от меня завесой воды и пламени, и я теряюсь.

– Забери меня, – шепчу я. – Забери меня обратно.

Глаза Короля гоблинов, один серый, другой зеленый, вспыхивают белым и синим, а зрачки сужаются и превращаются в крошечное черное пятно. Уголки его губ поднимаются, они близко – так близко – к моим губам.

Как пожелаешь, дорогая.

Как пожелаешь.

Дыхание, вдох, поцелуй, и мы встречаемся.

По мне пробегает ледяная дрожь, холод разрезает тело пополам. Его пальцы оставляют на моей коже следы из инея, и я уже не знаю, от чего погибаю – от огня или от мороза. Чернильная темнота черными завитками поднимается по моим рукам и ногам, и я ощущаю на языке тошнотворно-сладкую горечь опиума – или крови. Прежде мне никогда не становилось от этого так больно, ни внутри, ни снаружи. Мне не следовало этого хотеть. Не следовало этого жаждать.

Но я хочу.

Meine Königin[42].

Он называет меня своей королевой, и я пью его слова, и они наполняют меня и снаружи, и изнутри. Руки Короля гоблинов находят швы моего платья, и я чувствую, как ленты моего корсета с треском развязываются и, замерзшие, падают на пол.

– Mein Herr, – со вздохом произношу я. Я возбуждена и напугана, я ликую и боюсь, а по щекам текут слезы. Я рыдаю и дрожу, но Король гоблинов сжимает меня еще крепче, как будто только он один может не позволить мне распасться.

– Нет, – шепчу я. – Разбей меня. Позволь мне распасться на части.

Накажи меня. Разрушь меня. Позволь мне пострадать от последствий того, что я жалкая и подлая. Я была уже не цельной Элизабет, а уничтоженной. В грубом прикосновении Короля гоблинов больше нет нежности, и оно оставляет меня в руинах. Я ненавидела себя достаточно сильно, чтобы оказаться стертой из существования и из памяти, и я сильнее прижимаюсь к его острым краям. Я не заслуживаю, чтобы меня помнили. Я не заслуживаю, чтобы меня любили.

Руки сами обвиваются вокруг моей шеи, клетка из костей как хомут, и он объявляет меня своей собственностью. Губы Короля гоблинов растягиваются в дикой ухмылке, кончики зубов сверкают в лучах света как волчьи клыки. Мне не следовало убегать из Подземного мира. Мне не следовало ранить брата. Мне не следовало обрекать мир на погибель. Да, пожалуйста, да. Я – грешница, злодейка, негодяйка. Я ничего не стою, я – самая презренная из женщин.