Читать книгу "Человек-Паук. Вечная юность - Стефан Петручо"

Баллон треснул и взорвался. Взрывная волна ужасной силы ударила в стол, за которым укрылся Человек-Паук, вышвырнула его сквозь раскрытую дверь лаборатории и ударила о противоположную стену тоннеля. Человек-Паук врезался спиной в осклизлую кирпичную кладку, и замороженная столешница, принявшая на себя удар, разбилась о его грудь, будто лист стекла. Несколько капель жидкого азота, попавшие на руку, обожгли хуже любой кислоты.

Но большая часть вырвавшегося на волю сжиженного азота накрыла лабораторию. Ящер взревел от невыносимой боли, и его вой – пусть совершенно нечеловеческий – заставил Питера страдальчески сморщиться.

Давление азота сравнялось с атмосферным. Превращаясь из жидкости в газ, он ледяным туманом потек из лаборатории в канализацию. Придерживая обожженную руку, Питер поднялся на ноги, шагнул к входу и заглянул внутрь.

– Доктор Коннорс?

В клубах ледяного пара показался силуэт Ящера. Трясясь всем телом, зажмурив глаза, он почти вывалился из лаборатории, двигаясь к Питеру. Паучье чутье предупредило о нападении, но, оглушенный взрывом и терзаемый болью, Человек-Паук не успел среагировать вовремя.

Когти сомкнулись на его груди, проткнув ткань и вонзившись в кожу. Но желтые глазки рептилии часто заморгали, жуткая вытянутая морда начала уменьшаться.

– Коннорсу никогда не освободиться от меня! Я буду с ним всю жизнь! Вс-с-сю ж-шшш...

Когти твари разжались. Превращение завершилось.

Некоторое время оба сидели на грязном полу тоннеля, тяжело дыша и осматривая свои раны.

Первым нарушил молчание Коннорс:

– Похоже, я снова в долгу перед тобой.

– Э-э... не стоит благодарности.

– В лаборатории где-то была мазь от обморожений... – Опершись на единственную руку, доктор встал и заглянул в лабораторию. Система внутренней вентиляции успела очистить воздух от клубов ледяного газа, и больше ничто, не мешало оценить масштабы разгрома, учиненного в лаборатории. – Если только удастся ее найти.

Пока оба они копались в обломках, Человек- Паук описал доктору логово Сильвермэйна.

Отыскав тюбик с мазью, Коннорс бросил его паутинометчику.

– А что, разумно. Под действием эликсира он эволюционирует, поднимается к той ступени развития, где память о прошлом ни к чему. Конечно же, человек вроде Сильвермэйна, всю жизнь живший и дравшийся только ради себя, сопротивляется этому всеми зубами и когтями. Выходит, что эликсир раз за разом уничтожает его личность, а Сильвермэйн раз за разом создает ее заново.

– Значит, без всех этих реликвий он снова все забудет?

«Например, тайну моей двойной жизни?»

Коннорс пожал плечами.

– А когда ему промывает мозги? – спросил Человек-Паук. – В конце цикла?

– Точно не знаю. Как ученый, могу сказать, что и до того, как мозг сформируется, и после того, как мозг от старости перестает функционировать, ни о какой памяти не может быть и речи. Как знать, что Манфреди вспомнит, а что забудет в этих попытках сохранить свое «я»?

Выжав на ладонь порцию мази, Питер начал втирать ее в обмороженную кожу. Вначале от этого стало только больнее, но вскоре боль утихла, сменившись приятным теплом, растекшимся по мышцам от кисти до плеча.

– Так прав Сильвермэйн или нет? Есть ли способ остановить все это?

– Судя по тому, что я прочел, – нет. Но чем больше я стараюсь понять, как именно действует этот эликсир, тем сильнее чувствую себя, будто Маккой из «Звездного пути». В конце концов, я биохимик, а не лингвист и... и не волшебник. – Заметив на полу обрывки силикона, он подобрал то, что осталось от снятого со скрижали слепка. – И потому я не стану продолжать эти изыскания. Вероятнее всего, так будет лучше. – Он пристально взглянул на стенолаза. – В какой-то момент процесс старения начинает ускоряться. Поэтому Сильвермэйн становится все отчаяннее и все опаснее, пока цикл не начнется заново. Почему бы просто не отдать ему скрижаль? Это ему все равно не поможет.

Человек-Паук покачал головой, взвешивая возможные последствия.

– Не обижайтесь, док, но – что, если вы ошибаетесь?

«Кроме этого, все намного сложнее. Если отдать скрижаль Сильвермэйну, Ванесса Фиск не станет помогать тете Мэй».

Пора было идти. Он поднялся.

– С удовольствием помог бы прибраться, но мне нужно принять кое-какое решение. И разобраться с кое-каким чокнутым самовлюбленным бандитом.

– Понимаю. – Коннорс окинул взглядом разоренную лабораторию. – Пожалуй, можно считать, что мои меры предосторожности частично оправдали себя. Вот только цепи определенно должны быть прочнее.

* * *

НА ЭТОТ РАЗ все старания Питера Паркера привыкнуть к тому, что жизнь – сплошная череда перемен, пропали даром. Новый спуск ко дну Ист-Ривер ничем не отличался от первого. И вонь, ударившая в ноздри, едва он вынырнул на поверхность, была той же самой. И тягостные чувства человека, оказавшегося – буквально – между двух огней, были все теми же. И, кстати, скрижаль, основная причина его невзгод, не менялась ни на йоту на протяжении многих тысяч лет...

Взобравшись на опору моста, он устроился на ее углу и уставился на реликвию. Какова же ее истинная ценность? На что она годна? Смотря для кого...

«Эти древние чудаки думали, что это путь к высшей ступени развития человечества. А Сильвермэйн думает, что это способ остаться таким, как есть. А Ванесса Фиск считает, что скрижаль поможет сделать так, чтобы в ее семье все стало как раньше. А я... А я так думаю: лучше всего сделать из нее пресс-папье. Или подставку для лампы».

Подняв взгляд, он вдруг вспомнил, как близко отсюда погибла Гвен. Перед глазами возникло ее лицо, а за ним, невдалеке – лица дяди Бена и капитана Стейси. Они не могли помочь Питеру хотя бы советом – ужасный выбор предстояло сделать ему самому. Но он чувствовал: все они верят в него и знают, что он сделает все, что только сможет.

«В каком-то смысле я понимаю отчаянье Сильвермэйна. Не потому, что у меня есть важная причина навеки остаться Питером Паркером – черт побери, как часто мне хочется побыть кем-то другим. Я просто очень не хочу забывать тех, кого любил».

Конечно, на свете всегда будет оставаться такое, чего он не в силах изменить. Но дядя Бен, капитан Стейси и Гвен – жизнь с ними, любовь к ним – изменили его самого. Они научили его сдержанности, терпению, умению вовремя отступить на шаг...

Оставалось только надеяться, что он достаточно изменился.

* * *

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

БЕЗВКУСНАЯ позолоченная рама местами облупилась, из-под позолоты проглядывало дешевое почерневшее дерево, но это не мешало зеркалу служить по назначению. Изучив свое отражение, Сильвермэйн щелкнул кнопкой диктофона и начал описывать то, что увидел, для самого себя – будущего.