Читать книгу "Мир, который сгинул - Ник Харкуэй"

Наконец мой внутренний Джим Хепсоба берется за дело, и я начинаю двигаться. Боль непередаваемая. С рукой все нормально. Она сломана, но ничего не чувствует. А вот левый глаз вот-вот лопнет. Ой-ой. Он сделан из голубого огня, а рука по ощущениям расплывчатая. Сворачиваю за угол, залетаю обратно на склад. Я только что промчался, как ветер, по бару и подсобке, пользуясь сломанной рукой так, будто она цела, чувствая скрип костей и общую дурноту, но не обращая на это внимания. И вот теперь я вручаю молоток Джиму Хепсобе (Гонзо выглядит обиженным), он срывает с себя рубашку, чтобы заглушить шум, и начинает выбивать из стены стальной шнур. Через минуту все свободны, хотя безоружны и в наручниках. Я рассказываю им про оранжевого. Десять? Десять чего? Гонзо думает, что минут. Тобмори Трент освобождает Игона, а потом они с Ли как могут облегчают мои страдания: кладут руку в косынку из моей же рубашки. У Ли теплые пальцы, и я прижимаю ее ладонь к своему глазу. Помогает. Мы устраиваем короткий военный совет, во время которого все по очереди держат Игона, потому что он весь трясется и нуждается в любви, а мы никого не бросаем, ни физически, ни духовно, ведь мы – это мы и всегда будем собой. Тобмори Трент разбивает наручники.

В наличии: один стальной шнур. Один молоток. Два железных штыря. Один разъяренный, но безоружный отряд спецназа. Три медика, один офицер тылового эшелона, несколько рядовых с навыками вождения, мелкомасштабного строительства и закалывания людей. Гонзо указывает на стену. Он приставляет к ней штырь, Джим Хепсоба размахивается. Сыпятся камни. И еще, и еще, и еще… В дырку проникает луч света. Стены не задумывались прочными. Джим жестом велит Салли Калпеппер запереть дверь вторым штырем. Она тут же это делает. А потом все происходит очень быстро: Гонзо выглядывает в дыру и кивает. Они с Джимом прорубают в стене узкую брешь, и мы друг за другом выползаем на улицу, где оказываемся среди разбитых ящиков и прочего мусора.

Когда я вылезаю, Гонзо нет рядом, но вскоре он появляется, неся на плече новоиспеченный труп и винтовку. Первое он бросает на землю, второе передает не Джиму, а Салли. Потом надевает куртку, которая ему мала, трофейный шлем и вновь скрывается за углом. Слышно, как он громко и дружелюбно кого-то приветствует. Гонзо любит всех. Ему бы очень хотелось, чтобы этот человек немедленно понял и принял его точку зрения. Но, поскольку этому не бывать, Гонзо благодушно улыбается (я его не вижу, но чувствую) и обнимает нового друга. Тот вдруг с удивлением понимает, что не может дышать, кричать и находится в полной власти какого-то странного человека, а потом уже не понимает ничего. В данном случае (у Гонзо напряженка со временем, и он не может позволить себе ошибку) очнуться солдату не светит. Гонзо передает форму одному из своих ребят, низкорослому пухлику по имени Сэм, который страдает эмоциональным (если не физическим) приапизмом. Сэм – кобель. Он бы положил взгляд и на манекена в витрине. Сэм влезает в чужую одежду и исчезает вместе с Гонзо, безмолвный и серьезный, спрятав нож в рукав. Сэм в деле. Оооочень страшно. Раздается тихий режущий звук, и он возвращается. Крови нет ни на нем, ни на жертве. Только на клинке. Что же он сделал? Что-то очень правильное и хитроумное. Жестокое. Сэм бросает труп – веселый, чуточку толстый Сэм. Против природы не попрешь, даже тяжелые тренировки тут бессильны, а Сэм, как ни крути, толстяк. У трупа открывается рот, и оттуда вытекает кровь.

– Задняя стенка глотки, – говорит Салли, и Джим Хепсоба обзывает Сэма выскочкой. Тот пожимает плечами.

– Я не нарочно, само получилось, – отвечает он и вновь исчезает.

Восемь минут, плюс-минус несколько секунд. Загвоздка: снайпер на башне. Убрать или скрыться? И то и другое непросто. Устраиваем саммит за ящиками. Такими темпами нас вот-вот обнаружат.

Когда десять минут истекают, жуткий человек в оранжевом костюме выбрасывает снайпера из окна башни и скрывается из виду. Солдат молча падает и ударяется о землю. Очень сильно. Он отскакивает, как мячик, вернее сказать, отскакивает его тело, потому что приземлился он на голову, и большая ее часть осталась на бетоне. Пару секунд спустя из башни начинает валить черный дым. Солдаты Кемнер высыпают из зала отправления, а она сама бежит следом и орет «Стойте!», но они не останавливаются. Они бегут к башне тушить пожар, и когда она взрывается, рядом оказывается человек десять. На Врановом поле теперь шумно и жарко. Я невольно ищу взглядом темноту и огоньки, но нас окружает обычный ад, рукотворный и надежный. Почти уютный. Кемнер и ее оставшиеся солдаты выкрикивают проклятия. В ответ летят пули и гнев. Из ангара появляется оранжевый человек и, не обращая внимания на перекрестный огонь, бросается к Кемнер.

Увидев его, она поступает неразумно, точнее, безумно: принимается вопить, стрелять и бежит ему навстречу. Обоих ранят. Обоим плевать. Брызжет кровь, кипит ярость. Между ними происходит личный, сумасшедший поединок. У них свой вестерн. Это очень интимно, и мы оставляем двух заклятых врагов наедине.

Гонзо хватает меня за шею и тащит на дорогу, а Сэм Убийца и Джим Хепсоба быстро уводят нас к автостоянке. Гонзо несет Игона на плечах и бежит ничуть не медленнее меня. Ли с трудом поспевает, но я не могу ее понести. Я не Гонзо. У меня сломана рука. Я тащу ее за собой и молюсь, чтобы она простила меня за слабость и хилость.

Мы добегаем до стоянки, садимся в фургоны и уезжаем. Пусть Кемнер и оранжевый бьются насмерть. Мы уже побились, все кончено. Да, это не храбрый и не героический поступок, но только так и можно спасти свою шкуру.

Мы едем несколько часов подряд, просто мчимся прочь. Оранжевый здорово нам помог, но заодно уничтожил взлетную полосу и отрезал единственный путь домой. Я громко напеваю, потому что Рут Кемнер нас теперь не достанет. Ли находит аптечку и колет мне что-то очень хорошее. Грохот еще стоит в наших головах (не напоминайте мне про головы), в носу держится запах войны. Я наблюдаю за пролетающим за окном миром и вдруг понимаю, куда мы едем. Гонзо везет нас в Шангри-Ла. Обороняемое здание. Возможно, безопасное. Но Аддэ-Катир теперь не тот, что прежде. Пейзажи стали угрюмее и серее, будто их присыпали железными опилками. В небе кружат сарычи, стервятники и вороны. Деревья умерли. Овцы точно умерли: в сущности, их равномерно размазало по всей стране. Половинка одной с упреком глядит на нас с обочины, рот раскрыт в последнем отчаянном «бе-е-е». Дорога местами взорвана. Примерно к этому времени я начинаю сознавать, что профессор Дерек, как и многие выдающиеся люди до него, – редкостный дебил. Прелесть Сгинь-Бомбы заключалась в ее чистоте. Но тут от всего разит радиоактивным загрязнением. Разит последствиями. Разит именно тем, чего, по твердому убеждению профессора Дерека, не могло случиться.

Мы едем весь день. Порой нам попадаются люди или что-то похожее на людей, но они прячутся, а мы не останавливаемся. Время от времени слышатся взрывы и стрельба. Среди зданий в полумиле от нас видны поразительно яркие сполохи кислотных цветов, салатовые и желтые. Потом раздается бах или ккРррст, и все стихает. Цвета мне смутно знакомы. Едем дальше. Никто не пытается нас убить. Меж деревьев опять мелькает неествественно розовый, откуда-то доносится рев моторов.