Читать книгу "Нерон - Игорь Князький"

Пизону втолковали, что решимость немедленно действовать может принести успех, поскольку Нерон еще не готов к отражению попытки переворота. Более того, неожиданное нападение может смутить и дух храбреца, а Нерон не отличался мужеством. А кто ему по-настоящему предан? Кроме девок-наложниц лишь один Тигеллин! Да разве посмеет этот жалкий лицедей поднять оружие на восставших? Наконец, если и неудача, то не лучше ли мужественно погибнуть в борьбе, заслужив оправдание перед душами предков и уважением потомков за саму попытку избавить отечество от тирана?

Увы, Пизон был слишком слаб, чтобы проявить мужество и решительность, каковые вовсе не были свойственны этому привыкшему к жизненным удовольствиям человеку, лишь по недоразумению оказавшемуся в неподходящей роли вождя государственного переворота. Зачем-то он действительно вышел в город, но, только показавшись в народе, быстро вернулся домой, где и дождался известия, что к дому его идет отряд воинов. Тогда он и совершил единственный в своей жизни подлинно решительный поступок: вскрыл себе вены. Перед этим он успел составить завещание…

«Свое завещание он наполнил отвратительной лестью Нерону, что было сделано им из любви к жене, женщине незнатного происхождения и не отмеченной другими достоинствами, кроме телесной красоты, отнятой им у друга, за которым она ранее была замужем. Звали ее Сатрия Галла, ее прежнего мужа — Домиций Сил. Он — своей снисходительностью, она — бесстыдством усугубили впоследствии бесчестье Пизона».[209]

Напомним, что горячая любовь к Сатрии не мешала в прошлом Пизону прослыть распутником, а в случае успеха переворота он намеревался предпочесть ей в качестве новой законной супруги дочь императора Клавдия Антонию.

Первым из схваченных заговорщиков казни был предан Плавтий Латеран. Нерон так торопил его убийство, что не дал несчастному даже проститься с детьми. Дабы унизить врага, Нерон распорядился лишить его жизни на месте, где обычно казнили только рабов. Жизнь Латерана до этого была весьма благополучной, он был даже избран консулом на будущий год… Нерон так спешил с его казнью, возможно, потому, что от Сцевина уже знал, какую роль Латеран сам себе отводил в плане покушения.

Стоит отметить, что казнил Плавтия Латерана трибун-преторианец Стаций, сам бывший участником заговора. Любопытно, что поначалу, когда пошли признание за признанием взятых под стражу заговорщиков, никто почему-то не указывал на военных участников преступного предприятия. Не исключено, что это объясняется их особым положением в заговоре. Известно, что Фений Руф весьма невысоко оценивал личность главы заговора и был совсем не в восторге от идеи заменить одного кифареда — Нерона, на другого — Пизона. Зная о намерении окружения Пизона убить Нерона накануне циркового представления, Фений Руф имел свои планы на будущее, с планами гражданских участников заговора совсем не схожие. Возможно, две ветви заговора существовали достаточно независимо друг от друга, хотя, конечно же, друг о друге знали. Но полного, что называется, организационного единства не было, что до поры до времени ограждало военных заговорщиков от изобличения — не все из окружения Пизона знали тех, кто был близок к Руфу.

Используя это, пока счастливое для себя обстоятельство, Фений Руф, видя полный провал заговора Пизона, принял самое деятельное участие в борьбе с разоблаченной крамолой. Недавний заговорщик стал самым лютым борцом с теми, кто подозревался в участии в заговоре. В свирепости и беспощадности к своим сотоварищам префект претория сравнялся со своим ненавистным коллегой Тигеллином. Во время одного из допросов случилось такое, что Нерон оказался рядом со своим лютым ненавистником, трибуном Субрием Флавом, который, как мы помним, дважды уже был близок к тому, чтобы совершить убийство недостойного принцепса. Присутствовал Флав при допросе отнюдь не как обвиняемый, но как верный трибун, хранящий безопасность любимого цезаря… Искушение стать новым Брутом овладело воином и он уже взялся за меч, но, увы, не решаясь действовать без приказа начальника и единомышленника, обратился взглядом к префекту претория. Но Фений Руф настолько уже вошел в роль беззаветно преданного императору истребителя его врагов, что резким движением головы пресек тираноборческий порыв своего подчиненного.

Сложно сказать, чем обернулось бы для Флава и Руфа убийство Нерона — оставшаяся охрана могла и изрубить покушавшихся, но могла и растеряться и, как было в случае с Калигулой в свое время, смириться с этим: защищать-то ведь некого уже. Но одно очевидно: если бы даже они погибли, смерть их имела бы совсем другой окрас и в историю они вошли бы иначе. А ближайшее будущее показало, что надежды Фения Руфа уцелеть и даже заслужить благоволение Нерона беспощаднейшим преследованием заговорщиков, скрыв тем самым свое совсем не безупречное в этом смысле прошлое, были совершенно напрасны. О его участии в заговоре знали многие из числа задержанных, и своим рвением на допросах недальновидный префект сам толкнул их на разоблачение своей собственной принадлежности к заговору. И вот, когда он угрозами вымогал дополнительные показания у Сцевина, тот с усмешкой сказал, что никто об этом не знает больше, нежели сам Фений Руф. Видя явную растерянность допрашивающего, Сцевин, откровенно уже издеваясь, стал увещевать префекта отплатить признательностью столь доброму принцепсу, признавшись во всем добровольно. Молчание Руфа, еще более того последующее невнятное бормотание совершенно изобличили его. Тут же по приказанию Нерона он был схвачен и закован в цепи, немедленно превратившись из грозного следователя в жалкого обвиняемого. Мужества на допросах в качестве изобличенного заговорщика Фений Руф не явил, чем не лучшим образом выделил себя из среды схваченных вскоре заговорщиков-преторианцев. Военные на допросах и идя на казнь вели себя мужественно и достойно, как и полагалось истинным римлянам, тем более их профессии. Широкую огласку получили слова Субрия Флава, трижды упустившего возможность покончить с Нероном, причем в последний раз из-за чрезмерной в том случае дисциплинированности. Когда Нерон спросил, как мог трибун-преторианец дойти до забвения присяги и долга, доблестный воин прямо ответил:

«Я возненавидел тебя. Не было воина, превосходившего меня в преданности тебе, пока ты был достоин любви. Но я проникся ненавистью к тебе после того, как ты стал убийцей матери и жены, колесничим, лицедеем и поджигателем».[210]

Эти слова мужественного трибуна уязвили Нерона. Не забыто то, что он матереубийца! Его театральные и цирковые достижения вызывают только презрение, а ужасная слава поджигателя Рима так его и не покинула, несмотря на все старания!

Все заговорщики-преторианцы приняли смерть с достоинством, мужественно, как и подобало настоящим воинам. Единственным, увы, исключением, был их командир. Префект претория Фений Руф силы духа не проявил. Ему-то Нерон и обязан сохранением жизни. Ведь не удержи он Субрия Флава или решись действовать самостоятельно, без оглядки на пустых болтунов — Пизона со товарищи, — правление Нерона могло завершиться уже в апреле 65 года. Этим было бы спасено немало жизней ни в каких преступлениях не повинных людей. Но… нет у истории сослагательного наклонения.