Читать книгу "Что скрывают красные маки - Виктория Платова"

Несколько секунд Мустаева вглядывалась в лобовое стекло, пытаясь разглядеть там хоть какой-то свет, хоть какое-то движение.

— Вы уверены, что там кто-то есть?

— Нет, — честно признался Бахметьев. — Совершенно не уверен. Дом может быть пустым. Тогда я очень быстро вернусь.

— И объясните мне, наконец, что происходит?

— Да.

— Оружие. У вас есть оружие?

— Нет. Мы же сдаем табельное. Но я что-нибудь придумаю.

…У Сей-Сёнагон отличная память.

Именно об этом подумал Бахметьев, когда оказался внутри дома. В горшке, где десять лет назад росли хризантемы, не оказалось ничего, кроме ключа, и вот теперь Женя Бахметьев стоит посередине первого этажа, на границе кухни и гостиной.

И сожалеет, что напрасно заставил волноваться птицу Сирин. Даже если волнение было мимолетным и продлилось не дольше десяти секунд. Хотя ему показалось, что Анн Дмитьнааа, скорее, испытала облегчение от того, что он сдал табельное оружие.

Какие бы эмоции это ни вызвало у Мустаевой — он солгал, пусть и невольно. У Бахметьева есть оружие.

Это обнаружилось случайно, когда он преодолевал тот самый «хлипкий забор». В кармане что-то звякнуло и, звякнув раз, больше не успокаивалось. Бахметьев не стал разбираться с курткой в темноте, лишь зажал рукой карман.

На границе кухни и гостиной лежит квадрат света. Он падает от стоящего на столе ноутбука. Сейчас на дисплее плавает заставка: черная птица с головой, покрытой красными перьями. Желтые лапы и вытянутый клюв дополняют картину. Если бы вязаную птицу-брелок оживить, она бы выглядела примерно так.

То, что звякает в кармане Бахметьева, — не брелок.

Еще сидя в мустаевском «Порше», он понял: с курткой какая-то лажа. То ли она жала в подмышках, то ли пахла не так, как пахнут остальные его вещи, то ли была слишком дорогой. Или слишком дешевой — в ситуации, когда жмет в подмышках, это не имеет принципиального значения.

Это куртка Коли Равлюка, вот оно что.

Спасавшийся бегством от стеклянных шариков Бахметьев снял с вешалки не ту куртку, не свою. И теперь в равлюковском же кармане что-то позвякивает.

Запустив руку в карман, он уже примерно знал, что увидит, когда вытащит ее. Так оно и получилось, и даже еще круче, еще убийственнее. В кармане лежал очередной Колин «Золинген», но не с белой костяной ручкой, как назойливый обитатель ванной, а с черной. Бахметьев не ко времени вспомнил, как они покупали этот чертов негритянский «Золинген»: у какого-то псориазного старца в обветшавших перчатках-митенках, отчаянно и весело торгуясь и также беззлобно посылая по матери всех желающих. Тогда на хорошо наточенном лезвии «Золингена» не было красной полоски.

А теперь есть.

Это известие о Коле не сбивает с ног, как сбило предыдущее. Не сбивает с ног и то, что «Золинген» завернут в кусок ткани — красные маки на зеленом фоне. А бонусом идет пригоршня стеклянных шариков из другого кармана.

Весь успех раскрытия дела припишут Ковешникову. Да и плевать.

Бахметьев коснулся кончиками пальцев тачпада, и заставка ушла, открыв фейсбучную страницу с египетским богом на аватаре.

Привет, Lukka Yarvolu. Привет, Kolya Ravluuk.

Бахметьев улыбнулся Lukka Yarvolu, как старому знакомому, и помахал рукой окошку личных сообщений, где застыл их первый и последний диалог.

Привет

Привет. Говоришь по-русски?

Ты ведь не оставишь меня, любовь моя? Ты меня спасешь?

Не понимаю

Запертая комната.

Где вы?

Запертая комната.

Не понимаю

Папочка ты знаешь как меня спасти

Ника. Бахметьев слишком уж расслабился и едва не забыл о ребенке. Я, конечно, не папочка, но попробовать спасти стоит.

Лестница и впрямь оказалась скрипучей, и звуки, которые она издавала, были единственными в доме. Поднимаясь по ней, Бахметьев судорожно пытался вспомнить, какими видами единоборств владеет Коля Равлюк, какими приемами рукопашного боя, но ничего, кроме накачивания пивом в спортбаре, в голову не лезло. Как бы то ни было, лучше всего он управляется с бритвами, чертов маньяк.

— Эй! Чертов маньяк! — позвал Колю Бахметьев. — Поговорим? Почему бы нам тупо не поговорить?

Никакого ответа.

«Никакого ответа» продлилось ровно до того момента, когда Бахметьев вступил под своды библиотеки. Именно такой, какой она изображалась в фильмах про волшебные артефакты и путешествия во времени: масса книг, картин и антиквариата. И лишь один угол был свободен от этого душного скопления вещей.

И именно в этом углу, на фоне выбеленной стены, в глубоком кресле сидела Яна Вайнрух.

Бахметьев даже обрадоваться толком не успел, как и понять — угрожает ли что-нибудь Яне или она находится в безопасности. Наверное, все-таки угрожает, иначе она давно подала бы голос. Но она просто смотрит на него, склонив голову набок. Ресницы ее чуть подрагивают, а взгляд — внимательный и сосредоточенный, и ласковый одновременно. Наверное, именно с таким взглядом встречаются ее клиенты. Каждый из них, но прежде всего те, кто ходит к ней годами, не в силах соскочить с наркотика, имя которому — Яна Вайнрух.

Когда Женя Бахметьев успел стать наркозависимым?

Хорошо. Это была не птица. Это точно была не птица. Я не знаю, что это было.

Я помню девочку. У нее светлые волосы. И зеленое платье. На нем — красные маки. Маки.

Это не птица. Я не знаю, что это.

Мама никогда не спит. Она боится, что ночью из меня выйду второй я. Убегу в лес. И никогда не вернусь.

Я не знаю, что это.

Шух. Шух. Шух. Это у меня на лице. Черное, холодное. Растет. Шухшухшухшух. Это имя.

Адорабль. Оншонто. Адорабль. Оншонто.

Мама никогда не спит. Потому что я потерялся. И никогда не найдусь.

Волосы Вероники. Тук-тук. Так-так. Сартар. Ошхона. Оншонто.

Шухшухшухшух.

Я не знаю, что это.

Это птица. Птичка. Мама. Я не хочу больше видеть ее.

Я не хочу этого видеть.

Это не Яна. Не ее голос. Да и не может дипломированный психоаналитик нести такую околесицу, разве что — ее клиенты, погруженные в глубокий гипнотический сон. Интересно, практикует ли гипноз Яна Вячеславовна Вайнрух? Да, так и есть. Вот маленький диктофон у нее на коленях. Абсолютно бредовый поток сознания, хотя голос знаком Бахметьеву.

Это голос Коли Равлюка.