Читать книгу "Правда фронтового разведчика - Татьяна Алексеева-Бескина"

Пока Игорь ходил в Иркутске по предписанным кабинетам, лабораториям, к нему было почтительное, внимательное отношение. Мы ежедневно перезванивались. Но два прокола персонала прояснили ситуацию. Сначала сестра в какой-то из очередных лабораторий попросила прихватить с собой конверт с врачебными бумажками. Конверт оказался открытым. Разведчик не мог этим не воспользоваться. Там предписывалось поместить Игоря в «клинику пограничных состояний»! — в психушку. Было написано, что место зарезервировано. Второй прокол произошел в заключительной беседе с начальствующим врачом, психиатром.

Еще во время войны после разведшколы в Вышнем Волочке Игорь научился быстро читать перевернутые вверх ногами тексты. На столе врача лежало не прикрытое бумагами заключение. Игорь успел быстро прочитать насчет той самой «клиники». Разговор был деликатный, но резкий: «Если попробуете… вините себя, материалы у жены. Или вы оформляете мне нормальные документы на инвалидность, или жена немедленно передает материалы в соответствующий отдел ЦК». Действительно, у меня там был старый друг еще по комсомолу, помогал мне в свое время восстанавливаться на работе после очередной «драки» с партдеятелями всех рангов — от парткома до обкома. Врач хорошо струхнул после крепкого разговора.

В Братск Игорь вернулся внешне спокойный. Сразу же сказал, что должен позвонить в Усть-Илимск. В той «клинике» уже две недели держат секретаря одного из райкомов, позвонить не дают, жена даже не знает, что случилось, где муж. Я сомневалась — не провокация ли это, подловить нас. Оказалось, действительно, жена две недели в панике… Так было!

Так в начале 80-х изводили неугодных людей — методично, «без пыли». Спроси таких деятелей, чем не пришлись им люди деятельные, неглупые, независимые, затруднятся ответить — начальству виднее, тебе же дороже встанет интересоваться всем этим. Да, в Сибири тех лет нужно было иметь стальные нервы и железную выдержку. Или вести не жизнь, а существование. Приехала я в Братск с отличной рыжей шевелюрой, уезжала с обширной сединой и гипертонией.

Документы инвалида войны аккуратно переслали. Это было накануне нашего окончательного отъезда из Братска, когда уже было оформлено увольнение. Мы полагали ехать в Москву машиной, отогнать ее, чтобы затем вернуться за вещами, отправить их контейнером и уже окончательно покинуть Братск самолетом. За сутки до нашего отъезда на машине раздается телефонный звонок — из Иркутска специально прилетает психиатр обследовать состояние здоровья Игоря. Трогательно, но небезопасно. Рано утром спешно погрузились в заранее подготовленную к дальней дороге машину. С нами вместе ехал наш выпускник, мой дипломник венгр Лайош Херенди из интернационального отряда стройки Усть-Илимска. Он уговорил нас взять его с собой, решили: молодой парень в дороге — помощник, тем более он оказался отличным водителем, а для Лайоша — уникальная возможность посмотреть страну, но о нем — ниже. А сейчас он недоумевал, что за спешка и таинственность. Выскочив из Братска на трассу, мы гнали к Тайшету, Бирюсинску, в Юрты, где кончалась Иркутская область и где нас еще могли остановить. Зачем? А зачем нужна была вся эта комедия с психушкой?

Через месяц мы спокойно прилетели в Братск, отправили домашние вещи, львиную долю которых составляли книги, в Москву по железной дороге. Передали все дела, материалы наследникам по кафедрам. Распростились с друзьями, товарищами, широкий круг которых был опечален нашим отъездом. Попрощались с Ангарой, тайгой, по которым тоскую по сей день. Начинался новый этап жизни.

И, несмотря ни на что, мы прожили, может быть, самые насыщенные и счастливые 15 лет именно в Сибири. Там осталась часть нашего сердца. Мы вобрали в себя так много нового, свежего, сочного, даже возвышенного. Сибирь — это в душе навсегда… Игорю она подарила, несмотря на все нервотрепки, мощный заряд сибирского здоровья на много лет вперед. Одарила нас друзьями. И, может быть, особым взглядом на жизнь, на людей, да и на самих себя. Жизнь была бы много беднее, не будь этих лет в Братске рядом с тайгой, Ангарой, Байкалом, Леной.

Дети

И немного о завершающем автопробеге по Сибири в Москву. Лайош уговорил, упросил нас взять его с собой. Он настолько поднаторел на стройке в русском языке (хотя начинал изучать, по его словам, с мата), что поступил на заочное отделение Иркутского института и завершал диплом уже у нас. Я принимала у него экзамены по специальности, а потом руководила дипломным проектом. Ко мне, к Игорю он проникся особым интересом и пиететом. Согласились взять его с собой, но только попросили «проконсультироваться» у «божьих людей», которые из спецорганов. Те махнули рукой, поезжайте, мы — знать не знаем, но посоветовали в большие города не заезжать и на постах ГАИ не нарываться на проверку документов.

Как оказалось, Лайош знал машину безукоризненно, наравне с Игорем, имел международные права, вел машину мастерски по самым непролазным местам. Мне была оставлена роль штурмана. Ехали весело. Освоение русского языка шло форсированно. Маршрут проложили так, чтобы показать Лайошу самое интересное — и уральские заповедники, и волжские красоты, и Владимир с Суздалем и т. д. и т. п. Лайошу, наездившему тысячи километров по Европе, это путешествие было во многом психологически определяющим его будущее. Ехали — не спешили, Игорю пришлось бы без Лайоша трудновато, все-таки счет шел на седьмой десяток с его-то здоровьем.

Лайош с тех пор называет нас своими родителями, и многие годы для него мы родные. И на долгие годы у нас появился названый сын, что было бальзамом для души Игоря. Сейчас у Лайоша архитектурно-строительная фирма в Балатонфереде, семья, дом, дети. А уж как он нас встречал, когда наконец дождался нашего приезда в гости! Прикипел, что называется, душой, часто навещал в Москве, а уж телефонные звонки из Венгрии непременны по сей день.

И только через много лет, вспоминая тот вояж, Лайош спросил, почему мы так гнали машину в начале пути. Объяснили ему и про психиатров, и про возможную погоню, точнее, посты милиции и прочее. Он-то кое-что понимал в той обстановке, был вожаком венгерского отряда. И только ахнул, когда «усек» тот детектив.

И еще — немного о детях. В судьбе Игоря — это особая глава. Первый брак не одарил его ребенком. Чувство вины, возложенное на него, тяготило многие годы. Наш с ним первенец, такой симпатичный малыш, как стало теперь понятно, нес в себе отголоски Новой Земли. И как ни тяжела была его потеря, больше рисковать не решились.

При выборе спутника жизни для меня едва ли не решающим было отношение к дочке. Игорь решил эту проблему четко и без раздумий. В Братск мы уезжали уже семьей. Дочке потребовалось очень немного времени, чтобы от «А кто он такой, чтобы мной командовать?» перейти к уважительному подчинению, к глубокому пиетету, к гордости за такого папу, к большой на все годы душевной близости, любви. Он стал для нее папой в самом высоком наполнении понятия. Не подчинение воле, а доверие большому, надежному другу. Наши совместные путешествия закрепляли эти отношения навсегда. Не последнюю роль в привязанности дочки к папе играли и наши отношения с Игорем, которые дочка наблюдала ежедневно. Нежность, ласка, обычные семейные ритуалы: уходишь — проводы до дверей, поцелуй, приходишь — то же самое. Хотя бы раз в день все вместе за столом, Игорь не начинает трапезу, пока не села хозяйка. В тайгу, на лыжах — вместе. Цветы — для мамы и т. д.