Читать книгу "Кадавр. Как тело после смерти служит науке - Мэри Роуч"

В Америке, насколько я знаю, никто не занимается изготовлением скелетов. Подавляющее большинство скелетов для медицинских учебных заведений раньше производилось в Калькутте. Теперь это не так. Как было написано в статье, опубликованной в газете Chicago Tribune 15 июня 1986 г., Индия в 1985 г. запретила экспорт костей в результате ряда сообщений о существовании преступных групп, которые воровали и убивали детей, чтобы продать их кости и черепа. По одной версии, которая, я очень надеюсь, была сильно преувеличена, в штате Бихар каждый месяц погибали полторы тысячи детей, чьи кости отправляли в Калькутту для экспорта. После введения запрета источники человеческих костей практически исчезли. Некоторое количество поступает из стран Азии, где, по слухам, их вырывают из могил на кладбищах в Китае или воруют из мест массовых расстрелов в Камбодже. Эти кости старые, обычно плохого качества, и поэтому в большинстве случаев натуральные кости стали заменять пластиковыми изделиями. В общем, приходится распрощаться с мыслью стать скелетом.

Из того же скрытого самолюбия я однажды обдумывала идею о том, чтобы провести остаток вечности в Гарвардском банке мозга. Я написала об этом в своей колонке на сайте Salon.com, чем разочаровала директора банка, который предполагал, что я подготовлю хорошую статью о серьезной и продуктивной работе этого научного учреждения. Вот сокращенная версия той публикации.

«Существует много достойных причин стать донором мозга. Одна из них — способствовать исследованиям в области психических нарушений. Ученые не могут изучать психические заболевания на головном мозге животных, поскольку животные не болеют психическими заболеваниями. Хотя, кажется, у некоторых кошек и мелких собак, которые умещаются в велосипедную корзинку, психические заболевания являются природной особенностью, однако у животных не были диагностированы такие мозговые нарушения, как болезнь Альцгеймера или шизофрения. Поэтому ученым нужно исследовать мозг больных людей, а также в качестве контроля мозг здоровых людей, таких как вы и я (ну, хорошо, таких как вы).

Причина, по которой я хотела бы стать донором мозга, напротив, никак не может быть названа достойной. Лично я хочу получить донорскую карточку Гарвардского банка мозга, которая позволит мне сказать: «Я отправляюсь в Гарвард» и при этом не солгать. Чтобы попасть в Гарвардский банк мозга, ум не нужен, нужен только мозг.

Однажды прекрасным осенним днем я решила навестить место своего последнего пристанища. Банк мозга является частью госпиталя Маклина, занимающего несколько красивых кирпичных зданий вблизи Бостона. Меня провели на третий этаж исследовательского центра Мэйлмэн [68]. Встречавшая меня женщина произнесла «Мелмон», чтобы не пришлось отвечать на глупый вопрос о том, какие исследования здесь проводят на почтальонах.

Если вы рассматриваете возможности стать донором мозга, держитесь подальше от Банка мозга. На протяжении десяти минут после прибытия я наблюдала за действиями двадцатичетырехлетнего лаборанта, делавшего срезы мозга шестидесятисемилетнего человека. Мозг был подвергнут быстрой заморозке и не хотел правильно разрезаться. Он резался, как песочные пирожные, оставляя вокруг себя множество крошек. Крошки быстро таяли и делались меньше похожими на песочные пирожные. Лаборант вытирал их бумажным полотенцем: «Это будет третий сорт». Из-за подобных фраз он уже попадал в неприятные ситуации. Я читала в газете, что один журналист спросил этого лаборанта, планирует ли он завещать свой мозг. Тот ответил: «Ни за что на свете! Я хочу уйти в той же комплектации, в какой родился». Теперь, если задать ему этот вопрос, он отвечает осторожно: «Знаете, мне только двадцать четыре, я, правда, не знаю».

Представитель Банка мозга показывает мне помещения. Покинув анатомическую лабораторию и пройдя через холл, мы попадаем в компьютерную комнату. Мой сопровождающий называет это место «мозгом всего дела», что в применении к любому другому делу было бы вполне уместно, но здесь звучит странно. У одной стены холла хранятся настоящие мозги. Это совсем не то, о чем я думала. Я представляла себе целые мозги, плавающие в стеклянных сосудах. Здешние мозги разрезаны пополам. Одна половина заморожена и поделена на тонкие срезы, а другая тоже поделена на срезы, но находится в формальдегиде в пластиковых контейнерах для хранения пищевых продуктов. Я все же ждала от Гарварда большего. Ну, не в стеклянных сосудах, но все же в чем-нибудь поприличнее. Интересно, на что похожи студенческие спальни в Гарварде в наши дни?

Представитель Банка успокаивает меня, что на моих похоронах никто даже представить себе не сможет, что у меня нет мозгов. Он так старается, что я успокаиваюсь, но при этом не становлюсь ярым приверженцем идеи пожертвования мозгов. «Во-первых, — начинает он, — они разрезают кожу вот так и сдвигают ее на лицо». Он делает движение, как будто снимает маску для Хэллоуина. «Верхнюю часть черепа отпиливают пилой, удаляют мозг, крышку черепа ставят на место и привинчивают болтами обратно. Кладут на место кожу и расчесывают волосы». Он энергично жестикулирует и использует фразы, как в рекламном ролике, поэтому создается впечатление, что изъятие мозга занимает всего несколько минут. Потом вытер стол влажной тряпкой, и готово…

И вновь отказываюсь от намеченного плана. Не столько из-за процесса изъятия (как вы, должно быть, заметили, я не слишком брезглива), но из-за обманутых ожиданий. Я хотела быть мозгом в стеклянном сосуде, в Гарварде. Хотела стоять на полке, таинственная и привлекательная, и не хотела провести вечность в холодильнике на складе, будучи разрезанной на куски.

Но есть другой способ стать органом на полке — это пластификация. Пластификация — процесс, с помощью которого из органической ткани, скажем из розового бутона или человеческой головы, удаляют воду и заменяют ее жидким силиконом, в результате чего организм или ткань превращаются в законсервированные версии самих себя. Пластификацию придумал немецкий анатом Гюнтер фон Хагенс. Как большинство пластификаторов, фон Хагенс изготавливает модели для обучения анатомии. Однако широкой публике он известен как автор выставки пластифицированных тел под названием «Мир тела», которая вот уже много лет путешествует по Европе и заработала своему создателю внушительную сумму денег. Лишенные кожи тела изображают действия живых людей: они плавают, скачут на лошади (пластифицированная лошадь прилагается), играют в шахматы. Кожа на одной фигуре развевается позади тела, как плащ. Фон Хагенс говорит, что источником вдохновения для него стали работы анатомов эпохи Возрождения, таких как Андреас Везалий, в книге которого De Humani Corporis Fabrica человеческие тела были изображены в движении, а не просто лежащими на спине или стоящими с опущенными по бокам руками, как на традиционной анатомической схеме. Скелет приветственно машет рукой, «мускулистый мужчина», стоящий на вершине холма, пристально вглядывается в очертания расположенного под ним города.

Всюду, где появляется выставка, она вызывает ярость отцов церкви и людей с консервативными взглядами, которые заявляют, что она унижает человеческое достоинство. Фон Хагенс возражает, что представленные на выставке тела были пожертвованы людьми специально для этой цели. На выходе с выставки каждый может взять бланк, с помощью которого можно изъявить свое желание пожертвовать тело. По данным статьи в лондонской газете Observer за 2001 г., в списке доноров на тот момент числились 3700 человек.