Читать книгу "Расплата - Геннадий Семенихин"

— Пойду по сусечкам поскребу, может быть, что-нибудь и найду на завтрак.

— Иди-иди, милая, — прошептал Якушев, снова кутаясь в плед.

После ее ухода Александр Сергеевич отодвинул верхний ящик своего письменного стола, достал оттуда желтый, еще пахнущий типографской краской листок газеты. Жирными буквами было отпечатано на первой странице его название: «Новочеркасский вестник», а под ним в рамочке: «Цена один рубль».

«Дорого же они ценят свою газетенку», — усмехнулся он, просматривая заголовки. Старый Якушев теперь всегда читал эту газету, чтобы даже в искаженном виде узнавать, что делается на фронтах, процветают ли на полях сражений фашистские генералы или же сквозь трескучие сводки нет-нет да и пробьется правда о сопротивлении наших войск, их контрударах, которых, судя по всему, было еще так мало, на южном направлении.

Этот номер его ничем не порадовал. Видимо, у немцев дела шли хорошо, потому что их сводки напоминали трескучую барабанную дробь. Морщась, он прочел заголовок: «Из сообщения верховного командования германских вооруженных сил». Даже губы его зашевелились, не в силах удержать сухой горький шепот:

— «Западнее Терека румынские горные войска в соединении с германскими горными стрелками взяли штурмом сильно укрепленный и защищаемый врагом город Нальчик, в Сталинграде наши войска после отражения контратак врага овладели дальнейшей частью индустриальной зоны города».

— Боже мой, — прошептал он сухими бескровными губами, — опять на юге нас бьют, и уже почти на самой границе с Грузией идут бои. Не попал бы Венечка в плен, если все это так близко происходит от района, где их госпиталь расположен.

Чуть пониже он прочел еще одну заметку и вдруг отчаянно закричал:

— Надя, Наденька, скорее сюда. Ты только послушай, что тут написано. — И он, откашлявшись, не в силах сдержать тяжелого дыхания, волнуясь и негодуя, прочел, заглушая своим голосом шаги встревоженно спешившей на его зов жены.

— Боже мой, чего ты? — окликнула она издали. — Я уж думала, тебе плохо.

— А разве мне хорошо! — визгливо воскликнул Якушев и вскочил из кресла. — Ты только послушай и вдумайся. — И он осевшим голосом прочел: — «Концерт в музыкальной школе. Силами преподавателей музыкальной школы на днях для воинов германской армии был дан большой концерт, в котором наряду с другими принял участие скрипач-виртуоз К. В. Чучев».

Надежда Яковлевна растерянно вытерла о залатанный передник мокрые, покрасневшие от воды руки и остолбенело прошептала:

— Боже мой, что же это делается. Костя Чучев, этот феномен, этот когда-то прогремевший на весь мир мальчик теперь их услаждает. Ты же помнишь, Саша, как его еще семилетним или восьмилетним предприимчивые родители возили по Америке и Европе. Где он только ни выступал: Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско, Париж! И повсюду восторг, буря оваций, афиши. Потом он, правда, несколько выдохся, стал преподавателем нашей музыкальной школы. Но какая слава была у этого чудо-ребенка!

— Теперь он, как ты изволила заметить, услаждает ее остатками господ офицеров новочеркасского гарнизона, а быть может, и каких-нибудь двух-трех заезжих генералов вермахта.

— Что поделаешь, Саша, что поделаешь, если ему, бедняге, показали фашисты волосатый кулак. С твоего разрешения пойду дальше стряпать.

Оставшись в одиночестве, Якушев вновь обратился к газете. Столбец за столбцом просматривая тексты, он хмурился, а то удивленно, то возмущенно пожимал плечами. Усмехнулся, когда прочел объявление новочеркасской городской управы: «Местами сдачи оружия в черте города для населения назначаются управления полицейских участков, а в районах — управления станичных атаманов».

— Молодцы казачки, раз не сдают оружия, — пробормотал он одобрительно, но потом опять пал духом, потому что стали попадаться на глаза один за другим царапающие душу заголовки: «Ейск взят румынской кавалерией», «Падение Краснодара», «Продвижение к Новороссийску».

Потом он прочел заметку о танцах, в которой были слова, вызвавшие у Александра Сергеевича гомерический хохот. Он еще раз пробежал текст: «Показ народных танцев — это одно, а танцы юношей и девушек для собственного экстаза — это другое. Такие танцы недопустимы, когда десятки тысяч скромных наших героев льют на поле битвы с врагом кровь. Недопустимо танцевать, веселиться одним, когда другие погибают на поле битвы с оружием в руках».

— Наденька, погляди-ка! — закричал он. — Ишь ты, оказывается, фокстроты им помешали.

Снова войдя в зал, она усмехнулась, увидев, что, продолжая сидеть, Якушев размахивает смятой газетой и весело кричит:

— Давай танго, давай румбу, давай фокстрот. А ну, ребята, и тут покажите, что вы их ни черта не боитесь.

— Саша, — прервала весело его жена, — но ты же ведь тоже был против этих новых танцев. Помнишь, как возмущался своими мальчишками и девчонками, когда они ухитрялись на геодезической практике в твоем присутствии танго или ту же румбу танцевать?

Александр Сергеевич смутился и тяжело задышал.

— Однако, скажу я вам, мадемуазель, то дело было совсем иное. То я с двоечниками и лентяями воспитательной работой занимался.

— Ну да, — прищурилась Надежда Яковлевна, — а не ты ли одобрял Залесского, который, оскорбившись чьей-то склонностью к фокстроту, важно изрек, что танцы — это половое трение друг о друга. Ты еще о нем сказал, что это истинный джентльмен на староанглийский манер.

— О ком? Об этом шляхтиче, что ли! — вскричал Якушев. — Выдумываешь безнаказанно, да и только.

— Ох, Саша, — захохотала жена, — идем-ка лучше на кухню, я тебя завтраком накормлю.

Чтобы не показаться жене окончательно побежденным, Якушев постарался увести разговор в сторону:

— А что там у тебя на кухне? Надеюсь, артишоки какие-нибудь или знаменитая парижская пулярка, которую так обожал великий Оноре де Бальзак. Не так ли?

— Придешь — увидишь.

Якушев поплелся на кухню, волоча пачку номеров «Новочеркасского вестника».

— Нет, дудки, — ворчал он. — Пусть наши ребятки отплясывают эти самые фокстроты до упаду. Пусть показывают, что не сломало их фашистское нашествие.

Усаживаясь на расшатанный венский стул, он еще более оживился:

— Смотри-ка, а вот заметка о том, как некий казак Сюсюкин, фамилия-то какая, с поднятыми руками перебежал через линию фронта к немцам и был определен в спецлагерь для военнопленных под Бреслау. О лагере-то самом как красочно тут говорится: «Этот лагерь по обслуживанию и организации питания представляет собой скорее дом отдыха или санаторий, чем лагерь военнопленных». Немцы получают продукты по карточкам, а бравый перебежчик Сюсюкин жрет в три горла… Как тебе нравится, а? Постой, Надюша, постой. Дальше-то что происходит. Бравый солдат Сюсюкин был отмыт от грязи и вшей и представлен, как ты думаешь, кому? Самому генералу Краснову.

— Тому самому?