Читать книгу "Зона интересов - Мартин Эмис"

– Видоизменения какого рода, господин?

– Канцелярия может предпочесть несколько иной исход, – объяснил я. – Если процедура пойдет не очень гладко. С точки зрения пациентки.

– То есть?

– То есть, господин.

– То есть, господин?

– В этом случае вы получите еще 800 «Давыдофф». Разумеется.

– То есть, господин?

– Гексенал. Или фенол. Простой укол в сердце… И не надо на меня так смотреть, «доктор». Вы ведь селектированы, не так ли? И сами проводили селекции. Отсеивали пациентов.

– Да, господин, иногда меня об этом просили.

– Избавлялись от новорожденных, – сказал я. – Отрицать это бессмысленно. Все мы знаем, что это происходит.

– Да, господин, иногда меня просят и об этом.

– Это требует своего рода героизма. Тайные роды. Вы рисковали собственной жизнью.

Она не ответила. Поскольку рисковала жизнью каждый день, каждый час, просто будучи тем, кем была. Да, подумал я, эти штуки прибавили пару мешков под твоими глазами и пару морщин над верхней губой. Я смотрел на нее вопрошающе. Наконец она сглотнула и сказала:

– Когда я училась в университете, а после в интернатуре, на уме у меня было совсем другое. Господин.

– Не сомневаюсь. Что же, теперь вы не в университете. Бросьте. Что такое 1 укол?

– Но я не знаю, как их делают, господин. Уколы в сердце. Фенол.

Я готов уже был предложить ей прогуляться до СС-ГИ и попрактиковаться – это называлось «Палата 2», и уколов там делали до 60 в день.

– Это же легко, не так ли? Простое, как мне говорили, дело. Укол под 5-е ребро. Все, что вам потребуется, – длинная игла. Легко.

– Легко. Хорошо, господин. Вот и сделайте укол сами.

Некоторое время я заново перебирал мои соображения… 1-е решение относительно Алисы Зайссер, принятое мной после долгого взвешивания всех «за» и «против», выглядело так: зачем рисковать? Однако и эта альтернатива была небезопасной, я столкнулся бы с обычной угрюмой неподатливостью трупа. И я сказал:

– Ну ладно, ладно. Скорее всего, Канцелярия будет придерживаться своего 1-начального постановления. Я почти уверен, что план не изменится. Кипяченая вода, говорите?

Полагаю также, что я желал сделать ее моей соучастницей. Для страховки, понятное дело. Однако теперь, когда мы задумались о возможностях исследования тьмы, можно сказать, что мне захотелось взять ее с собой, вывести оттуда, где свет.

– Когда я смогу осмотреть пациентку, господин?

– Что, заранее? Нет, боюсь, это не получится. – Чистая правда: там же внизу надзирательницы, свидетели. – Вам придется обойтись без осмотра.

– Возраст?

– 29. По ее словам. Но вы же знаете, каковы они, женщины. Ах да, чуть не забыл. Процедура болезненна?

– Без хотя бы местной анестезии? Да, господин. Весьма.

– Ладно. Значит, лучше использовать местную анестезию. Нам не нужно, чтобы она сильно шумела.

Мириам сказала, что на это потребуются деньги. 20 долларов, представьте себе. У меня были с собой бумажки только по 1. Я начал отсчитывать их.

– 1, 2, 3. Ваша, э-э, двоюродная бабушка, – сказал я с улыбкой. – 4, 5, 6…

Там, в Розенхайме, когда я был ленинистом (и даже мечтателем!), я нередко ломал вместе с моей будущей женой голову над главным трудом Розы Люксембург, называвшемся «Накопление капитала» (между прочим, Ленин, хоть она и критиковала его за использование террора, однажды назвал ее «орлицей»). В начале 1919-го, сразу после жалкого поражения Германской революции, Люксембург арестовал отряд берлинского Добровольческого корпуса – не мои парни из Россбаха, а просто шайка тамошних хулиганов под номинальным командованием старины Валли Пабста…

– 10, 11, 12. Роза Люксембург. Ее сбили дубинкой с ног, прострелили голову, а труп бросили в Ландверканал. 18, 19, 20. Сколько языков она знала?

– 5. – Взгляд Мириам стал твердым. – Наша процедура, господин. Чем раньше, тем лучше. Это аксиома.

– Ну, пока по ней ничего не заметно, – сказал я (приняв окончательное решение). – Когда я видел ее в последний раз, она показалась мне достаточно крепкой.

И кстати, без парижских штучек получается намного приятнее. Я выразительно наморщил нос и сказал:

– Думаю, мы можем немного подождать.

Шмуль, как человек опытный, оглядывал изнутри новое оборудование, а именно крематорий 4: 5 3-камерных печей (производительность: 2000 за 24 часа). Он с самого начала доставлял нам массу хлопот. После 2 недель работы задняя стена дымохода обвалилась, а когда мы привели ее в порядок, Шмуль всего через 8 дней сообщил, что крематорий снова «вышел из строя». 8 дней!

– Кладка опять рассохлась, господин. И огнеупорные кирпичи свалились в канал между печью и трубой. Пламени стало некуда выходить.

– Дрянное качество работы, – сказал я.

– Материал плохой, господин. Глину разбавляли. Видите вон те обесцветившиеся прожилки?

– Экономика военного времени, зондер. Я так понимаю, 2-й и 3-й свое дело делают?

– В ½ силы, господин.

– Боже милостивый. Что я скажу железнодорожникам? Что отказываюсь принимать транспорты? Увы, придется, я так понимаю, их снова закапывать. Снова костер, и снова слушай всякую хрень от противовоздушной обороны. Скажи-ка…

Зондеркоманденфюрер выпрямился. Закрыл ногой дверь печи, задвинул ее засов. Мы с ним стояли на некотором расстоянии 1 от другого в сером сумраке подвала – низкий потолок, сетчатые колпаки ламп, гулкое эхо.

– Скажи-ка мне, зондер. Стал ли ты чувствовать себя по-другому? Узнав время твоего, э-э… ухода?

– Да, господин.

– Разумеется, стал. 30 апреля. Сегодня какое? 6-е. Нет, 7-е. То есть. До Вальпургиевой ночи 23 дня.

Он извлек из кармана неописуемо грязную тряпку и принялся отчищать ею ногти.

– Я не ожидаю, что ты откроешь мне душу, зондер. Но есть в этом что-нибудь… положительное? В знании?

– Да, господин. В известной мере.

– Больше покоя и так далее. Больше решимости. Что же, извини, но я вынужден испортить тебе удовольствие. Твой последний долг может прийтись тебе не по вкусу. Не исключено, что тебе не понравится конечная услуга, которую ты мне окажешь. Мне и Рейху.

И я сформулировал его задачу.

– Ты свесил голову. Приуныл. Утешься, зондер! Ты избавишь своего Коменданта от нескончаемых неприятностей. А что касается твоей бедной махонькой совести, ну тебе же не придется так уж долго «жить с этим». Секунд 10, я бы сказал. Самое большее. – Я потер ладонью о ладонь. – Ну-с. Что ты намерен использовать? Дай-ка сюда твою сумку… Это что? Что делает здесь этот долбаный штырь? Похож на свайку с ручкой. Хорошо. Глядишь, и в рукав твой поместится. Проверь… Отлично. Верни его в сумку.