Читать книгу "Все совпадения случайны - Рени Найт"

Она кивнула.

– Я заказал столик на половину второго. Пообедаем на пристани Луиджи. На работу я сегодня не вернусь.

Роберт – чуткий человек. Он так старался, буквально изо всех сил. Он вышел из дома, а она подошла к окну и смотрела, как он сел в машину, потянулся к сотовому и набрал номер. Наверное, звонил на работу, и это ее радовало, ибо означало, что о ней он сейчас не думал, а потому можно было вздохнуть свободно. Она решила оставить его. Он еще об этом не знал. Эта мысль не покидала ее уже много недель, она боролась с собой: да или нет? Сейчас все стало ясно.

Ей следовало простить его, но не получалось. Она не могла его простить, потому что все это время видела, насколько легче ему удавались примириться с мыслью о том, что ее изнасиловали, чем с тем, что у нее была любовная связь. Разумеется, он был подавлен, потрясен, чувствовал себя бессильным: как же так, он ее не защитил. И тем не менее Кэтрин не могла отделаться от ощущения, что с этой правдой ему было свыкнуться проще, чем проглотить известие о супружеской измене. В самые горькие моменты ей казалось, что, случись ему выбирать, он предпочел бы для нее страдание, нежели радость незаконной любви. Ему сделали очень больно. Его предали. Он был так зол. Робурт сказал, что у него было чувство, будто он не знал ее, она стала для него чужой. А теперь ему казалось, что Кэтрин, его старая добрая Кэтрин, вернулась назад. Но он заблуждался: ей никогда уже не стать той женщиной, какой она была. Той Кэтрин – женой Роберта, которая не могла сказать ему правду. Той Кэтрин, которая была готова скорее тащить бремя на своих плечах, нежели делить его тяжесть с ним. Она была самодостаточной, независимой женщиной – Кэтрин, которой он мог гордиться. И это не его вина, скорее ее.

Она вспомнила один вечер – это было вскоре после того, как Николас выписался из больницы, – когда Роберт порывисто взял ее за руки и сказал: «Я никогда не прощу себя, Кэт!.. Как я мог поверить в то, что ты на такое способна?..» И с каждым своим словом он отрывал от себя частичку ее любви. Он плакал, и она тоже плакала, но их слезы текли, не перемешиваясь. Было слишком поздно. Надо бы им поплакать вместе много лет назад.

Ее слезы были смешаны со злостью. Роберт разложил перед собой эти фотографии и увидел на них не то, что над ней издевались, а то, что она якобы получала наслаждение. Он не заметил насилия и увидел лишь разврат. Ревность ослепила его, и он не смог понять, как все было на самом деле. И поэтому она не могла его простить. После смерти Джонатана она решила, что ей никогда и никому не придется рассказывать эту историю – не придется доказывать свою невиновность. Но Роберт поставил ее именно в такое положение.

Она открыла заднюю дверь и вышла в сад. На улице было сыро, моросил мелкий дождь; вдыхая влажный воздух и засунув руки в карманы, она смотрела себе под ноги, на потрескавшиеся серые плиты. Интересно, Стивен Бригсток сам их выложил? Она ступила на траву, теперь постриженную и превращенную в газон, и направилась к чернеющей невдалеке яме. Краем глаза заметила что-то желтое, обрывок ленты, зацепившийся за куст, – напоминание о недолгом полицейском расследовании. Из костра были извлечены и оставлены на месте несколько обуглившихся предметов: полиция старалась найти хоть какой-то след, способный объяснить случившееся. Но ничего, в общем, не обнаружила и пришла к заключению, что это был просто жест отчаяния со стороны старого одинокого человека. Она погрузила мысок туфли в черную жидкую массу. Роберт говорил ей, что, по словам Стивена Бригстока, книгу написала его жена. Так ли это? Может, да, а может, нет. Да и какое это теперь имело значение? Никакого, в общем.

Она посмотрела на дом и попыталась представить себе, как он выглядел когда-то. Молодая супружеская пара, маленький ребенок, первый в их жизни собственный дом. Ухоженный сад, солнце. Что еще – надувной бассейн? Пикник на траве? Но это уже ее воспоминания, к этому дому они не имели отношения. Она вспомнила себя, Роберта и Ника, когда он был маленьким, совсем маленьким. Еще до поездки в Испанию. Под ее присмотром он голышом беззаботно запрыгивал в бассейн и выпрыгивал назад, размахивая деревянной ложкой и колотя ею, как барабанной палочкой, по тарелке. Память, ее память. Ей представляется, что и у Стивена с Нэнси случались такие же моменты в саду, когда их сын был еще совсем ребенком. Бедные, бедные, думала она. Она больше не держала на них зла, ни на него, ни на нее. Видит Бог, сколько они перестрадали. Она даже была благодарна Стивену Бригстоку. Он до конца выслушал ее. Ни разу не назвал лгуньей. Не заставил доказывать свою невиновность.

На встречу с поверенным Стивена Бригстока Кэтрин пошла одна: про завещание она рассказала Роберту позже. Странное это было свидание: поверенный не выразил ни малейшего любопытства, не задал ни одного вопроса, касающегося ее взаимоотношений со своим клиентом, хотя завещание было изменено всего несколько месяцев назад. Тут все просто, сказал он, приступая к изложению последней воли Стивена Бригстока. Она промолчала. И лишь при расставании он передал ей письмо и сказал, что его клиент распорядился вручить его в собственные руки адресата. Тогда она его даже не открыла – ей понадобилось несколько дней, чтобы собраться с мужеством и прочитать.

Это было сбивчивое, неуклюже составленное письмо. Трудно даже поверить, что его написал профессиональный учитель английского языка. Ему не хотелось, чтобы оно было воспринято как «еще одна попытка нанести ей удар». Он надеялся на то, что «завещание не обременит ее». Писал, что скорее всего она захочет продать и дом, и квартиру, и надеется, что «вырученные деньги облегчат жизнь ей и ее семье». Слов компенсация, компенсировать он тщательно избегал. И закончил словами, что к тому времени, когда она получит это письмо, его «страданиям придет конец»; но он хочет, чтобы она знала: «Я отдаю себе отчет в том, что вы и ваша семья никогда не избавитесь от боли, которую я причинил вам». И самое последнее: «Надеюсь, вы извините мне недостаток мужества». Эта фраза ее смутила. Как ее понять – он что, считал самоубийство проявлением трусости, а себя трусом? Или говорил о том, что должен был – но не хватило храбрости – передать ей негатив лично, а не посылать по почте? Негатив, который, как он пояснил, так и не был проявлен. Они с женой просто не отдали его на проявку – словно снимок не получился. Он-то и был вложен в письмо: «…Теперь я посылаю его вам».

Она поднесла коричневый квадратик к свету: ее затемненное, смазанное спереди изображение. Тусклое зимнее солнце, то и дело скрывающееся за облаками, не позволяло ей разглядеть призрак в рамке более или менее ясно, но она знала, что он тут есть. Стивен Бригсток искал на этом негативе своего сына, но взамен нашел ее ребенка.

Он мог все видеть и слышать, если стоял на пороге открытой двери. Той двери, которую она считала закрытой. Двери, за которой, как она была уверена, мальчик спал. Но он встал с постели и открыл дверь. Он заглянул в комнату. Единственное светлое пятно на негативе: фигурка в белом, которую нельзя не заметить, если знать, что она там есть. Маленький призрак, незаметно возникший и незаметно исчезнувший.

Для сохранности она положила снимок в отдельную коробочку и теперь рассматривала его вновь и вновь, часто, для верности, под лупой. И услышать он тоже должен был все, в том числе и ее притворные стоны. И не сказал ни слова. Не позвал ее. Просто закрыл за собой дверь и вернулся в постель, слишком испуганный и потрясенный, чтобы говорить. Может, лежал какое-то время без сна, накрывшись с головой одеялом и стараясь понять, что же он только что увидел и услышал. А может, встав утром, решил, что все это ему просто приснилось. Так или иначе, увиденное и услышанное той ночью стерлось из памяти ее ребенка. Из памяти стерлось, но в мозгу навсегда застряла фигура матери. Матери – чужой, которой нельзя доверять, в которую нельзя верить. Все эти годы она пыталась представить себе, что было бы, если бы он увидел, что происходило с ней в том гостиничном номере в Испании. Ну так он все видел. И слышал. И признаки этого проявлялись во время его роста, при переходе из детства в отрочество и дальше, только она не сумела их рассмотреть.