Читать книгу "Жена авиатора - Мелани Бенджамин"

– Гитлер запретил прессе освещать ваш визит.

– Какое счастье! – воскликнула я.

Бровь Кей поползла вверх.

– Вы ведь не хотите сказать, что то, что Гитлер душит свободную прессу, это хорошо?

– Нет, конечно, нет. Просто нам повезло – не придется сражаться с прессой. – Мы с Чарльзом снова обменялись взглядами.

Мы не могли им объяснить, чего мы натерпелись от прессы; тот, кто не жил нашей жизнью, не смог бы понять наших чувств. Ведь именно американская пресса погубила нашего маленького сына. Она печатала карты с маршрутом до нашего дома, сообщала о каждом нашем передвижении, а потом – это было последней каплей – фотографировала его мертвое тело в морге. Мы подвергались насилию во всех смыслах этого слова.

– Я все еще испытываю неловкость от вашего предложения, Трумэн, – запротестовал Чарльз, довольно слабо, надо сказать. Я знала, каким несгибаемым он мог быть, когда хотел этого, – а что скажут в «Люфтганзе»?

– Они скажут то, что захочет Гитлер, – насмешливо проговорила Кей.

Трумэн прочистил горло.

– Я понимаю, что боевая авиация работает над созданием новых двигателей. Уже созданы необычайно мощные моторы, во всяком случае, ходят такие слухи.

– Правда? – Чарльз встал, чтобы налить себе коктейль, и я онемела от удивления. Я редко видела, чтобы он выпивал, только вино за обедом, изредка бренди с Гарри Гуггенхаймом. – Мне бы очень хотелось увидеть «Мессершмит».

– Уверен, что это будет для вас организовано, – улыбнулся Трумэн, – я слышал, что мотор «стуки» они тоже усовершенствовали.

Чарльз отхлебнул свой коктейль – сухой мартини, который Кей приготовила из большого количества джина, плеснув туда немного вермута; его щеки покрыл румянец, он улыбнулся.

– Тогда я готов. Если вы настаиваете, я приму предложение герра Геринга и помогу вам с рапортом. Естественно, я дам комментарии только по научным аспектам. Политики я касаться не буду.

– Конечно, – с радостью согласился Трумэн, – никто не ждет от вас оценки политической ситуации – в конце концов, вы ведь летчик, а не государственный деятель и далеки от всего этого.

Я замерла, глядя на мужа. Он ледяным взглядом смотрел на Трумэна, подбородок выдвинут вперед, уголок рта надменно приподнят. Он отхлебнул большой глоток мартини и поставил стакан на столик так резко, что чуть не разбил его.

Не стоило говорить Чарльзу Линдбергу, что он может, а что нет. Когда-то ему тоже говорили, что он всего лишь водит почтовые самолеты и не является опытным летчиком, который в состоянии совершить трансатлантический перелет. Мне иногда казалось, что он совершил перелет через Атлантику только потому, что слишком многие уверяли, что ему это не под силу.

Несмотря на то что окна кабинета были закрыты, я почувствовала какой-то странный сквозняк, как будто изменения происходили даже в воздухе. Мне не надо было смотреть на мужа, чтобы понять, что назревает что-то опасное.

Впечатление от предолимпийской Германии, которую мы видели в те дни, когда совершали объезд фабрик, летных полей, музеев и школ, пролилось бальзамом на наши израненные души. Верный своему слову, канцлер Гитлер держал прессу в загоне; мы могли расслабиться и смотреть, слушать и не бояться, что каждое наше слово будет неправильно истолковано или использовано против нас. У жителей Германии, не имевших почти ничего, в отличие от нас, иностранцев, была цель; депрессия не разрушила их гражданственности, как было в других странах. Мы не видели ни одной очереди за хлебом или в бесплатную столовую. Никаких протестов, никаких рабочих, бродящих по улицам с плакатами, никаких кричащих заголовков, ниспровергающих то одну политическую партию, то другую. Никаких заколоченных витрин магазинов, никаких ферм с объявлениями о продаже на воротах, никаких детей, играющих на улицах палками и камнями, потому что ничего другого у них не имелось.

Люди, с которыми мы встречались, просто светились здоровьем: розовые щеки, белые зубы, сияющие волосы. Очаровательные маленькие девочки в широких юбках в сборку, довольные матроны с малышами на руках. Гитлерюгенд – юноши в коричневой форме – патрулировали улицы, как благовоспитанные бойскауты, подбирая разбросанный мусор, поднося старикам корзинки с продуктами. Я посещала детские сады – киндергартенс, где малыши вскидывали руки в приветствии и пели песни, прославляющие канцлера Гитлера.

– Герр Гитлер любит детей, – объяснила мне одна учительница, – здоровые дети – это наше будущее. Он поощряет людей с чистой расой заводить семьи.

– С чистой расой?

– Тех, у кого здоровая генетика. Кто имеет генетическое превосходство.

Я кивнула и вспомнила, как однажды Чарльз упомянул о том, что у наших детей безупречное происхождение. Но что значит «генетическое превосходство»? У меня имелись кое-какие подозрения на этот счет, и я уже собиралась задать несколько вопросов, но была быстро увлечена к машине и увезена на ланч в пивной ресторан.

Чарльз и я в течение дня редко бывали вместе; он посещал военные и самолетостроительные заводы, я – школы и музеи. Но по ночам с нами происходило то, чего не случалось уже очень долгое время.

Страсть. Наша страсть вновь разгорелась в Германии. Чарльз был оживлен, лучился надеждой и оптимизмом, чего я не наблюдала у него с 1932 года. Тогда путешествия, работа, переезд в Европу – казалось, ничто не удовлетворяло его. Теперь все было иначе. Опять он едва мог дождаться, пока я вечером сброшу шелковые чулки и лифчик. Жаждущими руками, голодными губами он наполнял меня до краев своими надеждами и оптимизмом. Наши тела пульсировали и трепетали, как от электрического разряда. В его руках я была легкой, бесплотной, как струйка дыма, которую могли удержать только они.

– Нам надо переехать сюда, – сказал Чарльз вечером накануне отъезда, – и жить здесь – возможно, не в Берлине, но где-нибудь в Германии. В Мюнхене, может быть. Говорят, там красивее и есть горы.

– Правда? – Я поднялась на локте.

Мы лежали в кровати среди смятых простыней.

– Энн, сейчас в Европе нет никакой другой страны, которая может сравниться с Германией. Гитлер ведет свою страну в новую эпоху! Сравни ее с Англией. Англией с ее древней империей и устаревшей авиацией! Сейчас всё зависит от авиации, и Германия, без сомнения, в этом лидер. Не думаю, что Гитлер замышляет войну. На самом деле я искренне верю, что это не так. Это страна с развитыми технологиями, не только с идеологией. Идеология – что она может значить, если не подкреплена современной техникой? Здесь – прорыв в будущее.

– Здесь нас оставили бы в покое, – пробормотала я, блаженно вспоминая свободу последних дней, когда не надо было постоянно бояться фотографов, поджидающих, когда я совершу какую-нибудь неловкость или – боже упаси! – что-нибудь вполне ординарное, но под снимком можно сделать смешную подпись. Я не могла представить, чтобы здесь за мной кто-нибудь гнался по улице. Я даже могла позволить себе на ночь оставить своего ребенка в кроватке в комнате с открытыми окнами, чтобы он мог дышать свежим ночным воздухом, – подумай об этом, Чарльз! Уверена, что мы могли бы иметь прекрасный маленький домик прямо в центре города, и не пришлось бы переезжать на отдаленный остров или изолированную ферму. Я могла бы ходить в театр! В оперу! За покупками!