Читать книгу "Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной - Любовь Виноградова"

6-я немецкая армия под командованием генерала Паулюса к середине ноября потеряла почти половину личного состава. И все же, постепенно оттесняя русских все ближе к Волге, немецкие части продвигались вперед. С начала октября советские войска предприняли две попытки контрнаступления; обе провалились. К годовщине октябрьской революции у Красной армии осталась лишь узкая полоса волжского берега. Резко упавшая в те дни температура не подняла настроения немецким солдатам, которые в большинстве своем не имели зимней формы. Однако и для защитников Сталинграда зима несла неприятности: начала замерзать Волга, и доставлять боеприпасы, продовольствие и свежие части в город стало еще сложнее. Уцелевшие советские войска попали в два узких котла. Тем не менее борьба продолжалась, преимущественно на заводах в северной части города и на высоте 102,0, которая известна гражданскому населению под названием Мамаев курган, — самом высоком холме Сталинграда, с которого было видно весь город. Там, наблюдая, как над курганом выходят из пикирования Ю–87 — на такой малой высоте, что были видны головы немецких летчиков, — Борис Еремин увидел старуху, тащившую на веревке козу. Приглядевшись, он увидел щель под железнодорожным мостом, в которой уже были какие-то пожитки. «Куда тянешь козу-то, бабушка?» — «Куда, куда… Не видишь, что ль, в дыру, хорониться от супостатов…» — «Переправилась бы за Волгу…» — «Куда мне от дома-то, старая я. Пережду под мостом», — ответила бабка.[342]Может быть, она была права: разве велики были шансы благополучно переправиться и что ждало ее на другом берегу? До таких, как она, никому не было дела.

На это место, на залитый кровью холм, где, как пишут,[343]после боев было захоронено в братских могилах 38 тысяч советских солдат, Борис Еремин вернулся через тридцать три года. Бог знает куда делась опора моста, под которую старуха тащила на веревке козу. Еремину не хотелось ни с кем разговаривать. Он молча стоял у залитого солнцем памятника, вспоминая начало ноября 1942-го.

Интересно, что, описывая в мемуарах те ноябрьские дни, Борис Еремин ничего не говорит о статье в газете «Сталинский сокол», о которой он не мог не знать и которая должна была иметь для него большое значение. Статья «Герои Сталинграда», которая вышла в праздничном, посвященном годовщине революции выпуске, высоко возносила, наряду с другими летчиками, троих учеников Еремина: лейтенанта Александра Мартынова, капитана Ивана Запрягаева, который впоследствии командовал 296-м полком, и лейтенанта Алексея Соломатина.[344]Все трое стали после Сталинграда Героями Советского Союза. Поговаривали, что Еремин не терпел, когда чья-либо слава — даже его учеников — превосходила его собственную.[345]Еремин здорово воевал под Сталинградом, но Героя не получил.

Газета опубликовала коллаж из фотографий прославившихся в сталинградских боях летчиков: Иван Клещев, Миша Баранов, Иван Избинский и еще человек десять, в том числе Запрягаев и Мартынов. Фото Алеши Соломатина в коллаж не вошло: то ли не хватило места, то ли Алеша из суеверия отказался фотографироваться. Зато в статье ему был отведен целый большой абзац. Как писал корреспондент С. Нагорный, Алексей, или «как зовут его друзья, Леня Соломатин, под Сталинградом со славою продолжает традицию» знаменитой группы Еремина. На счету Соломатина 10 самолетов, сбитых лично и 19 — в группе. Соломатин рассказал корреспонденту и об одном из своих боев. Однажды, преследуя «мессершмитт», он был атакован сверху еще одним немецким истребителем. Соломатин вошел в пике и вывел машину «у самой земли, так что винтом чуть не задел кусты». Увлеченный преследованием немецкий летчик «не заметил, что высоты почти не осталось, не успел вывести машину». Он врезался в землю и взорвался. «Видишь ли, — лукаво улыбаясь, объяснил корреспонденту Соломатин — я-то пикировал вдоль оврага, а он, дурак, поперек его, вот и влип. У меня Як, он верткий. “Мессеру” слабо так вывернуться, как нашему “Яшеньке”».[346]

В статьях о подвигах советских пилотов подчас нет и десятой доли правды: летчики любили прихвастнуть, корреспонденты — приукрасить, редакторы это только приветствовали. Но, читая этот отрывок об Алеше, слыша его слова, чувствуешь, что все написанное — правда, разве что с небольшими преувеличениями, — но они были в рассказе самого летчика. Корреспондент ничего не изменил в его не очень-то грамотном, но образном описании. Соломатину, бесстрашному летчику от Бога, по плечу было вывести самолет из пике так, что винт «чуть ли не касался земли». Он любил рисковать — даже без необходимости. Этот пилотаж с риском для жизни через несколько месяцев закончился для него гибелью.

Названия сталинградских заводов, ставших во второй половине октября основными очагами сопротивления, узнал весь мир: Тракторный, «Баррикады», «Красный октябрь». Защищавшие их солдаты, подобрав оружие убитых товарищей, снова и снова шли в бой, зная, что отступить им некуда: за Волгу их переправлять не будут. Сотни советских раненых, которыми зачастую некому было заниматься, сами ползли к переправам. Четкой линии фронта на заводах не было: часто оказавшиеся в тылу у продвинувшихся вперед немецких частей русские неожиданно, появившись неизвестно откуда, атаковали. Пусть многие русские солдаты не верили, что город можно удержать; но и многие немецкие солдаты потеряли надежду на то, что сопротивление русских будет сломлено. Из-за Волги по немецким частям била артиллерия, с более близкого расстояния стреляли катюши, еще ближе — закопанные в развалинах советские танки. Ширилось снайперское движение. Бои на узкой полоске берега Волги продолжались.

Тракторный завод был полностью захвачен 17 октября; защитники заводов «Баррикады» и «Красный октябрь» оказались вплотную прижаты к Волге. Штаб дивизии Родимцева, сыгравшей решающую роль в сражении, находился в пяти метрах от Волги и в 250 — от переднего края. Но эти последние метры немцы пройти не смогли.

Советская сторона стягивала под Сталинград войска (планировалось перебросить миллион человек), готовили медсанбаты к приему раненых, проверяли состояние автомашин, которым предстоял большой путь. В степи промерзшие до костей солдаты, не получившие еще зимнего обмундирования, не имевшие точной информации о ситуации в городе, обменивались догадками. В том, что предстояли серьезные боевые действия, сомнений не было. Говорили, что «немцы уже пулеметами и автоматами расстреливают советские баржи на Волге у города, что сам город уже в основном занят немцами, а русские удерживают отдельные его островки. Если наши не бросят огромные силы, то неминуема катастрофа». Другие возражали им, что, видно, выдохлись и немцы, раз не могут взять город.

16 ноября в Сталинграде выпал первый снег. В степи свистел ледяной ветер. Советские солдаты получили зимнее обмундирование: ватные куртки-фуфайки, ватные штаны, полушубки для офицеров. На головах шапки-ушанки, на ногах — валенки. Немецкие солдаты находились в существенно худшей ситуации. Командующий 6-й армией Паулюс затребовал зимнее обмундирование еще ранней осенью, когда понял, что операции не удастся завершить до начала холодов. Однако Гитлер считал, что кампания должна быть завершена до зимы. По его мнению, для Восточного фронта подходило обычное зимнее обмундирование, такое же, какое использовали в зимних кампаниях в Европе. Его и еще зимних вещей, которые в массовом порядке собирали у населения немецкие благотворительные организации, будет вполне достаточно.