Читать книгу "Воскресший гарнизон - Богдан Сушинский"

— И, судя по всему, майора польской разведки.

— Но идти на такое задание с удостоверением майора разведки партизанской армии...

— Польский гонор. Предчувствовал, что погибнет, поэтому хотел продемонстрировать, кого мы с вами, фельдфебель, проморгали.

Зебольд растерянно развел руками, словно решил принять всю вину на себя.

— А ведь и в самом деле проморгали, господин барон. Единственное наше утешение — что возле лагеря этот «пшек» обосновался еще в бытность комендантом штандартенфюрера Овербека.

— Это называется «утешением для висельника», Зебольд. — Барон поспешно сунул удостоверение в карман и оглянулся на приближавшихся Овербека и Свирепого Серба. — Еще кто-либо видел это удостоверение?

— Никто. Какой-то эсэсовец забрал оружие, а также лежащую рядом рацию и понес к тягачу.

— Так что, рация русских находилась рядом с этим «пшеком»? Хотите убедить меня, что майор еще и подвизался у них в качестве радиста?

— Нет, радистом был один из русских. Даже мертвым он сжимал в руке лямку вещмешка, в котором находилась рация.

Штубер задумчиво кивнул, вновь оглянулся на штандартенфюрера и вполголоса пробубнил:

— В таком случае, Зебольд, считайте, что вы этого удостоверения тоже не видели. Тело предайте трясине вместе с телами других убитых диверсантов. И никакого лодочника, никакого майора Чеславского мы здесь не обнаружили. — Барон выдержал паузу, ухмыльнулся и уточнил:Чтобы не вспугнуть остальных подпольщиков.

Не дожидаясь подхода Овербека и Свирепого Серба, они схватили тело убитого и, насколько хватило сил, зашвырнули в болото.

Уже сидя в кабинке тягача, Штубер прокручивал события, связанные с этой операцией. Она прошла удачно. Во всех отношениях. И не только потому, что группу диверсантов удалось ликвидировать задолго до того, как она укоренилась в карстовых пустотах «Регенвурмлагеря», откуда выкуривать её было бы сложновато. Удалось ликвидировать Чеславского, который до сих пор воспринимался здесь в роли благочестивого фоль-ксдойча. В рапорте, составленном для Кальтенбруннера и штаба Гиммлера, эта экспедиция будет преподнесена как настоящая боевая операция, с убитыми, пленным и захваченной рацией. Единственное, о чем там не будет сказано, так это о причастности к событиям майора польской разведки по кличке «Лодочник».

— Древние любили подчеркивать: главное в ораторском искусстве заключается не в том, чтобы сказать все, что нужно, а чтобы не сказать того, чего говорить ни в коем случае нельзя.

Зебольд взглянул на Штубера, помолчал и снова вопросительно, непонимающе взглянул.

— Это вы, штурмбанфюрер, к чему?

— Так, философские воздыхания.

— А я подумал: может быть, к тому, что о майоре Чеславском способен проговориться плененный нами командир русских диверсантов?

Барон удивленно уставился на Зебольда и уже в который раз попробовал убедить себя, что все еще недооценивает этого старого служаку.

8

Стоя между Скорцени и лжефюрером, фон Риттер медленно — как на изношенных шарнирах — вращал шлемоподобной головой, переводя, таким образом, взгляд то на одного, то на другого. Он уже ни черта не понимал. Он привык к четким и ясным приказам и требовал, чтобы с ним тоже общались только на языке ясных, понятных приказов.

Однако лжефюреру было не до него. Пещера, в которой они оказались, архитектоникой своей напоминала величественный подземный храм первохристиан. Несформировавшаяся вульгарная псевдоготика его сводов и так и не пробитых до света божьего окон-бойниц, неподражаемо дополнялась подвесками разноцветных сталактитов. Освещенные двумя скрытыми за колоннами прожекторами, они и сами превратились в огромные светильники, органный, музицирующий замогильной тишиной свет которых мерцал между сводами и едва расчищенным полом подобно тому, как между поднебесьем и земным Зазеркальем, музицирует северное сияние.

— Здесь и должен восстать тот самый, величественный храм «СС-Франконии», — взорвался гортанным рыком Скорцеии, совершенно упустив из вида, что в присутствии фюрера и генерала СС, ему, оберштурмбанфюреру, пристало бы скромно молчать. — Именно здесь, в этом богом созданном храме, мы сотворим подземный Нотр Дам де «СС-Франкония»[51], который будет потрясать наших потомков и через тысячу лет.

— Но только что речь шла о том, что ситуация на фронтах настолько сложна... — не удержался фон Риттер. Он привык к ясности.

Если только что было сказано; что все строительные работы, кроме сугубо оборонных, в «Регенвурмлагере» следует прекратить ввиду полной бесперспективности, размышлял он, то так оно и было сказано! Тогда к чему вести речь о храме? В конце концов, он, барон фон Риттер, всегда считался специалистом по оборонительным укрепрайонам, а не «храмовником»! Ибо такова воля Германии.

— Да к черту ситуацию на фронтах, барон! Все еще может измениться. Причем в течение одного дня. Поскольку высшим посвященным хватит и этого дня, чтобы весь мир содрогнулся перед мощью секретного оружия рейха, дьявол меня расстреляй. Но сейчас не об этом. Только что фюрер лично произнес эти слова: «Нотр Дам де «СС-Франкония», — прорычал первый диверсант рейха, хотя лжефюрер даже рта не открыл. — А значит, собор должен возникнуть. Причем возникнуть именно здесь.

Впрочем, комендант воспринял это обстоятельство спокойно. Если фюрер и не произнес их сейчас, то произнес раньше. Или же хотел произнести. По крайней мере Скорцени хотелось, чтобы произнесены были именно эти слова, которые Гитлер сомнению так и не подверг..

— А если фюрер произнес их, — продолжил тем временем Скорцени, — то звучат они как высшее благословение. Вы поняли меня, барон? Здесь должен находиться храм верховного жреца «СС-Франконии».

— Храм. «СС-Франконии», — то ли переспросил, то ли просто повторил фон Риттер, покорно и покаянно склоняя свою шлемоподобную голову.

Пещера и в самом деле представала перед ними прекраснейшим из творений природы, какие только можно было себе представить. И если всерьез вести речь о храме, то можно считать, что основную часть его Господь уже сотворил.

В свое время фон Риттеру не раз приходилось читать о катакомбных храмах первохристиан. Так вот, этот пещерный храм наверняка будет признан величественнейшим из них.

— И если вместо ликов святых ваши скульпторы сотворят в его иконостасе лики вождей рейха, — все еще не унимался Скорцени, — Господь простит вам этот грех еще раньше, чем простит его наш фюрер.

— Значительно раньше, — некстати подтвердил Лжегитлер, поддавшись магнетизму речи Скорцени.

— А главное, позаботьтесь о лике верховного жреца этого храма.

При этих словах фон Риттер поднял голову и уставился на исполосованную шрамами щеку Скорцени. И, словно бы сам Господь, направляя его взор, прошептал: «Это он и есть — лик, достойный лика верховного жреца и храма и всего «Регенвурмлагеря»!