Читать книгу "Освенцим. Нацисты и "окончательное решение еврейского вопроса" - Лоуренс Рис"

Процесс, в котором Тойви принимал участие, был настолько подготовленным, настолько хорошо спланированным, что потребовалось менее двух часов, чтобы 3 тысячи прибывших расстались со своими вещами, одеждой и жизнями. «Когда работа была закончена, когда их уже убрали из газовых камер, чтобы сжечь, я помню, подумал про себя: какая чудесная [звездная] ночь – такая спокойная… Три тысячи людей умерло. И ничего не случилось. Звезды остались на своих местах».

Голландских евреев, прибывавших в Собибор, – а они даже не догадывались об истинном назначении лагеря, – еще удавалось обманом заставить войти в газовые камеры. С польскими же евреями такое было невозможно. Большинство из них не верили лживым утверждениям о том, что это обычная «санитарная остановка». «Как ты можешь так поступать с нами? – возмущалась пожилая женщина, пока Тойви Блатт стриг ее. – Они и тебя убьют. Настанет и твой черед!» Он тогда промолчал, но запомнил ее фразу – прозвучавшую, «словно проклятье». «Все мои помыслы, все устремления сводились к одному: как выжить? Как? Потому что я тоже умру, но сейчас-то я жив, и сегодня я умирать не собираюсь. А потом приходит новый день, и я понимаю, что и теперь у меня нет ни малейшего желания умирать».

Разумеется, Тойви слишком хорошо понимал: он, пусть и против своей воли, помогал нацистам эксплуатировать лагерь. Более того: для него было совершенно очевидно, что вся работа по стрижке, сортировке одежды, снятию багажа с поездов, уборке помещений, – большая часть каждодневной деятельности, помогающей поддерживать Собибор в рабочем состоянии, – выполнялась евреями: «Да, – говорит он, – я об этом думал.

Но никто ничего не предпринимал. [Мне тогда было] пятнадцать лет, а меня окружали взрослые, умудренные опытом люди, но никто ничего не делал! В определенных условиях люди меняются. Мне говорили: «Что ты там знаешь?!» – думаю, наверняка я знал лишь одно: на самом деле, никто себя не знает. Ты обращаешься к приветливому прохожему, спрашиваешь его, где находится нужная тебе улица, – и он проходит вместе с тобой полквартала, чтобы ты не заблудился. Он такой вежливый, такой предупредительный. Но тот же самый человек в других обстоятельствах может оказаться ужаснейшим садистом. Никто себя не знает. В тех [других] ситуациях все мы могли быть хорошими, а могли – и плохими. Иногда, встречаясь с особенно вежливым или предупредительным человеком, я спрашиваю себя: “А каким бы он стал в Собиборе?”»

Мнение Тойви Блатта, – что люди меняются в зависимости от обстоятельств – разделяют многие, прошедшие все ужасы лагерей. В этом мнении кроется нечто большее, чем, на первый взгляд, банальное утверждение, что человек меняет поведенческие модели в соответствии с обстоятельствами – как мы, несомненно, поступаем в нашей, повседневной жизни. Очевидно, что на рок-концерте и на похоронах человек ведет себя совершенно по-разному. Но Тойви Блатт указывает на фундаментальные изменения, происходящие в чрезвычайных, экстремальных обстоятельствах – изменения не столько в манере поведения (хотя и в ней тоже), сколько в самой сущности, в самом характере человека. Создается впечатление, что на таких людей, как Тойви Блатт, в лагере снизошло, своего рода, озарение: люди, по своей сути, напоминают вещества, изменяющие свои свойства под воздействием колебаний температуры. Точно так же, как вода остается водой лишь в одном диапазоне температур, а в другом диапазоне превращается в пар или лед, так и люди могут становиться совершенно другими, попадая в экстремальные ситуации.

Этот анализ невольно приводит к выводам, за которые, по моим наблюдениям, цепляются очень многие преступники. Помню, как один преданный делу нацизма человек с пеной у рта доказывал (после того, как я настойчиво попросил объяснить, почему так мало людей боролось с ужасами режима): «Беда современного мира в том, что те, кто никогда не проходил настоящие испытания, позволяют себе судить тех, кто их прошел». Несомненно, такую точку зрения поддержал бы и Тойви Блатт.

Разумеется, я вовсе не хочу сказать, что значительные изменения характера, возможно, происходившие в условиях концентрационных лагерей, всегда были со знаком «минус». В любых обстоятельствах существует возможность выбора, и у людей была возможность вести себя так, чтобы их поведение вызывало восхищение. Именно такое поведение засвидетельствовал Тойви Блатт. Однажды ему велели почистить посыпанную песком дорожку, ведущую из нижнего лагеря к газовым камерам. Вот как он описывает случившееся далее: «Я обратил внимание на то, что как бы старательно я ни подметал, в песке все равно [оставался] какой-то мелкий мусор. Я спросил друга: “Что это?” Он ответил: “Это – деньги”. И я помню, как тогда удивился: вот, люди знают, что идут на смерть, а у них при себе несколько долларов или рублей. Наконец, они осознают, что сейчас умрут, и находят время, чтобы [разорвать] эти деньги на мелкие кусочки, чтобы враг не мог воспользоваться [их деньгами]. Я считаю это проявлением героизма – духовного героизма».

Размышляя о более серьезных проявлениях сопротивления, о настоящей борьбе с немцами, Тойви Блатт был вынужден преодолеть ощущение того, что он называет «обратным» расизмом. Потому что, когда он впервые увидел немецких солдат, в стальных касках и красивой форме, то почувствовал, что они «лучше». «А на другом конце спектра я увидел евреев и поляков – напуганных, спасающихся бегством или прячущихся». Несомненно, именно такие чувства немцы и надеялись вызвать в душах тех, кого хотели подавить. В том числе и по этой причине доктор Менгеле появлялся на платформе Освенцима в безупречно вычищенной и отглаженной форме эсэсовца, в сверкающей, словно зеркала, обуви. Немцы пытались создать сбывающееся пророчество о неполноценности тех, с кем они сражались. Они одевались и вели себя так, словно были представителями расы господ, и хотели вынудить своих врагов поверить в то, что нацисты – действительно высшая раса.

В подобных обстоятельствах не стоит удивляться тому, что катализатор решительных перемен появился в Собиборе вместе с людьми, не столь подверженными описанному Тойви Блаттом «обратному расизму» – а именно, с евреями, прошедшими службу в Красной Армии. «Мы приехали в Собибор 21 или 22 сентября, – говорит Аркадий Вайспапир26, один из советских военнопленных, прибывших в лагерь на транспорте из Минска. – Нас три дня держали взаперти в вагонах – вагонах для перевозки скота. Три дня без еды, без света». К счастью, нацисты решили набрать рабочую силу именно из этого транспорта. «Они спросили, нет ли среди нас плотников или строителей, – вспоминает Вайспапир, – и еще спросили, нет ли среди нас людей, способных поднять груз весом до 75 килограмм». В тот момент, когда их отбирали, советские военнопленные даже не догадывались о назначении лагеря: «Мы не знали, что происходит, – мы думали, это просто трудовой лагерь. Но вечером к нам пришли бывалые заключенные и сказали: “Ваших друзей сжигают”. И тогда мы поняли, в какой именно лагерь попали».

Среди порядка 80 человек, отобранных для физической работы из советских военнопленных, был и харизматичный лейтенант Красной Армии, Александр (Саша) Печерский. «Он был очень красивым, очень привлекательным мужчиной, – говорит Вайспапир, – высоким и крепким. Его уважали – его слово было для нас законом». Печерский мгновенно привлек внимание всего лагеря, а вскоре стал координатором подпольного движения сопротивления. И до прибытия советских военнопленных заключенные несколько раз пытались совершить побег, в основном – во время выполнения работ за пределами колючей проволоки. «Но где можно скрыться, если даже удастся сбежать в лес? – спрашивает Тойви Блатт. – Практически каждый день владельцы близлежащих ферм приводили в лагерь евреев, пойманных во время попытки спрятаться в полях, и отдавали их за “пять фунтов сахара и бутылку водки”». Но Печерскому и его товарищам удалось переломить обреченную покорность, которая, казалось, полностью овладела лагерем. Они работали вместе с Леоном Фельдхендлером, который возглавлял подполье в Собиборе до появления советских военнопленных, разрабатывая план массового побега.