Читать книгу "Минск 2200. Принцип подобия - Майя Треножникова"

— Смотри, без глупостей, мозго…

— Эй! — возмутился Магнит-страж позади. Сопляк совсем — еще не мистик, обыкновенный «псих». Мелюзга. Но обиделся, а его новоявленный соратник — страж смутился.

— Прости, парень. Я не привык еще…

Целест рассмеялся. Коренастый смугляк отвесил ему зуботычину, но ретировался под неподвижным и бесцветным, как затянутая плесневой пленкой вода, взглядом Рони.

— Вербена тоже. Она и ты. Не бросили. — Целест прислонился к стене затылком, словно высматривая на потолке текст Божественного Откровения.

— Конечно.

Рони постарался, чтобы звучало убедительно. Вербена — просто девчонка, отличная танцовщица и яркая… не более того. Однако было бы неумно и жестоко переубеждать Целеста.

— Конечно, она тоже была с тобой. Иногда не надо быть мистиком для… контакта. — Рони пригладил всклокоченные волосы. Мелодично звякнула их общая цепь.

«Даже смерть не разлучит нас». — Рони сглотнул. Редко, но случалось: Магниты выбирали почти ритуализированное самоубийство после смерти второй «половинки»; древний и варварский обычай, времен зарождения Ордена Гомеопатов. Но Аида поймет, а Элоиза…

«Элоизе плевать на меня».

— Все будет хорошо, — сказал Рони вслух.

Стены впитали теплое дыхание — не отдали эхо и не согрелись ни на градус. Цитадель похожа на тюрьму: всегда холодно, сумрачно и пахнет тленом. Теперь Целест мог сравнить, а Рони аккуратно собирал чужие образы.

Будто клюкву на прутик нанизывал.

«Если мы… вырвемся, я приведу тебя домой, Целест. К холодному морю и кислой клюкве».

— Все будет хорошо, — повторил он.

Целест изучал закопченный потолок, Рони изображал слегка потрепанную тряпичную куклу — ничего необычного, разве нудно и тоскливо ломило руки. Постепенно столовая-зал заполнялся зрителями — Гомеопаты и люди, от Магнитов держатся подальше, а те усмехаются свысока: мы теперь не санитары чумного города, но элитная стража самого Владыки Триэна…

«Я не все рассказал Целесту», — подумал Рони и смолчал.

В считаные минуты забился зал-столовая до отказа, только бархат на самых высоких сиденьях пустовал пока.

Стражи взметнулись по стойке смирно за полсекунды до громогласного: «Встать, суд идет!»

Кассиус ничуть не изменился — только костюм сшил по размеру: черно-пурпурный и торжественный, с платиновыми нашивками и рубинами пуговиц. Маленькие ладони спрятаны под замшей перчаток — Целеста невольно передернуло, когда он припомнил вкрадчиво-гадкое прикосновение, точно дохлого грызуна за шиворот подсунули. Еще у него отросли волосы, будто Касси принял обет назира после того, как незаконно (да-да, я скажу) захватил власть.

Рядом шла Элоиза. Целест вгляделся в сестру, искал — вдруг тщательно запудренные синяки, вдруг — Касси обижает ее? Ничего подобного — Элоиза выглядела немного растерянной и смущенной, но черно-красные тона ей крайне подходили, а волосы искрились сложной прической, тоже с рубинами. Ее встречали радостным гиканьем, и Элоиза улыбнулась, приветствуя публику — небольшое нарушение судебного этикета простительно. Верноподданическая любовь ценнее.

Она незаметно пихнула в бок Кассиуса, и тот повторил жест.

На пару шагов отставала неразлучная парочка — Тао Лин и Авис… черт, как его родовое имя? Целест встряхнулся, покосился на Рони, но тот прищелкнул языком: т-сс.

«Авис наконец-то голову помыть соизволил, — мысленно все-таки съёрничал Целест. — И Тао вырядился…»

«Они приближенные Кассиуса, — просто ответил Рони. — Правая и левая рука, если угодно. Ребята немного завидуют, зато — Касси собственным же примером демонстрирует, мол, я доверяю Магнитам».

Целест осклабился персонально парочке. Тао юрко шмыгнул мимо. Авис качнул длинным носом и сделал вид, будто впервые показали ему рыжего пленника. И все-таки покраснел немного. На коже Тао цвета мокрой древесины тоже проступили пятна румянца.

«Они… выбрали», — Рони дернул Целеста за рукав: не надо, без вызовов. Потом, может быть, но не сразу. Терпение — необходимая Магнитам добродетель, помни уроки Тиберия и Декстры.

Целест сдержался — почти; следом за странными (у тебя хорошие друзья, красавчик!) телохранителями Кассиуса плыла в черных кружевах и непрозрачной, как очки слепца, вуали Ребекка Альена. Она была сгустком тьмы, а еще казалось, будто она долгие годы готовилась к смерти мужа — любила, нет сомнения, но оплакивала уже много лет; его, себя и потерянного сына. Черная вдова, женщина, рожденная плакальщицей. Элоизе — невесте нового Верховного Сенатора не полагалось носить траура даже по отцу, и Ребекка приняла горе за двоих.

Она прошла мимо Целеста — печальная, как пифия, пророчица конца времен; и он ощутил волну горьких духов, от которых свело спазмом нёбо и трахею. Она заняла свое место, отгороженная по-прежнему муаром и плотным черным шелком.

«Тсс, — Рони погладил ладонь напарника, — она не ненавидит тебя. Я… заглянул, поверь. Мать не может ненавидеть сына».

Целест сморгнул влагу с ресниц. Нет, не дождутся. Камера и нейтрасеть высосали силы и ресурс, но не дух. Слез — не дождутся.

…Затем шли другие — Сенат и Гомеопаты, Гораций в неизменном пенсне и замученный — под глазами мешки, сетчатка красная от капилляров, будто подкладка сенаторских одежд, — Флоренц; Целест машинально отмечал знакомых.

Время тянется. Так долго тянется, думал он.

Все равно — убьют. Эсколер — жестокая Империя, да и бывают ли добрые Империи? Кассиус — захватчик, предлагал дружбу и быть на своей стороне, но рыжий идиот сам все испортил… действительно, какая ерунда — тихо-мирно перерезать глотку собственному далеко не обожаемому папочке…

«Прекрати», — одернул его Рони.

«Можешь и не читать все мысли!» — огрызнулся он. Рони неопределенно дернул одним плечом.

К тому моменту зал переполнился, как чаша под водопадом — хлестало через край. Простые смертные забирались друг другу на головы, толпились в коридорах и заглядывали в узкие окна.

— Садитесь, — сказал Кассиус. Они с Элоизой возвышались над залом на высокой судейской трибуне. Элоиза поджала губы, оглянулась на Тао и Ависа — они остались стоять, как и полагалось телохранителям. Кажется, вздохнула.

«Поехали».

Начал не Кассиус. С места пониже — голова где-то на уровне живота нового повелителя Эсколера, — привстал Гораций. Он медленно и шаркающее спускался к наспех склепанной трибуне (обыкновенный стол, утащенный из чьей-то кельи, с подставкой из пары досок), еще с полминуты раскладывал какие-то свои записи. Сквозь напряженную дышащую тишину трепетали страницы. Наконец Гораций поправил пенсне:

— Властью, дарованной мне Империей Эсколер и единоличным правителем ее, Владыкой…

«Единоличным? Это что за новости?» — Целест открыл рот.