Читать книгу "Заря приходит из небесных глубин - Морис Дрюон"

Другой репортер, другой талант к приключениям — Жан Жерар Флери, круглый, плотный, смешливый, — контрастировал с Бренгье как Санчо Панса с Дон Кихотом. Но только с виду. По сути характера это был человек, готовый броситься на каждую ветряную мельницу. Он начинал адвокатом, но вскоре забросил свое ремесло. В его жизни было три страсти: пресса, авиация, цыгане. Поскольку Кессель олицетворял собой все три, он стал для Флери и братом, и божеством.

Все великие пилоты Воздушной почты — Мермоз, Сент-Экзюпери, Гийом, — с которыми Жан Жерар Флери летал и о чьих подвигах рассказывал, относились к нему как к своему. Его роднило с ними равнодушие к опасности, точнее, способность смотреть на опасность как на естественную, повседневную составляющую жизни. Его способность восхищаться, его энтузиазм, его смех были заразительны. Нельзя было найти товарища сердечнее. И невозможно писать об этом героическом периоде гражданской авиации, не прибегая к его статьям или книгам.

Может, это Жеф привел его к цыганам? Или же он нашел их сам и они там встретились?

Его влечение к ним, к их гитарам, к их глубинным голосам, к их тоске, которую они возили с собой в кибитках с давних времен, пока не оказались наконец в нарядах из яркого шелка на сценах монмартрских кабаре, было наваждением.

Флери влюбился в самую красивую певицу клана Дмитриевичей. Следовал за ней повсюду. Если водил ее в кино, то она навязывала ему целую тучу своих братишек, родных и двоюродных, и, пока он млел, переплетая пальцы с пальчиками своей красотки, те, подчиняясь издавна унаследованной тяге к воровству, растекались по рядам, чтобы обшаривать карманы зрителей. Полиция начала беспокоиться.

Друзья Жана Жерара всеми способами пытались разбить эти чары в прямом смысле слова, дойдя даже до того, что стащили его ботинки, не дав ему выйти из дома в тот день, когда он собирался сообщить в мэрии о своем предстоящем бракосочетании с прекрасной цыганкой. Должно быть, это был Кессель, только ему удалось разрушить колдовство.

Ведь Жан Жерар Флери сделался буквально тенью Кесселя, его вернейшим учеником и, по очереди, спутником в ночных вылазках, адъютантом и даже добровольным суперсекретарем. Не проходило ни дня, чтобы Флери не виделся с ним, ни утра, каким бы туманным оно ни оказалось, чтобы он не позвонил Кесселю по телефону, напоминая об обязательствах, которые тот на себя взял. Поскольку этот безумец по отношению к самому себе бдительно оберегал от безумств своего героя.

По возрасту он был между мной и Кесселем. Меж нами установилось своего рода братство, которому мы никогда не изменяли, как бы ни были разделены пространством и временем.

В самом деле, Жан Жерар Флери обосновался в Бразилии, куда его забросила Воздушная почта и где он женился на родственнице президента Варгаса, став его близким другом. В какой-то момент Флери приобрел там всемогущество, но пользовался своим влиянием только ради друзей.

Приезжая после войны на несколько дней в Париж, он всегда сообщал мне о своем приезде, и мы находили время увидеться. Шли годы, то есть уходили один за другим былые друзья. И в конце концов я, самый молодой из нашего кружка, стал олицетворять в его глазах их всех — почти единственный выживший свидетель самого чудесного периода в его жизни.

В 1987 году я побывал в Рио-де-Жанейро и обнаружил его там — восьмидесятилетним, все таким же скорым на ногу, все таким же кругленьким, все таким же смешливым, все так же готовым радостно распахнуть объятия при встрече. И вдобавок пожизненным президентом Ассоциации бразильских французов.

Обращаясь к своей молодости, я снова вижу всех этих людей, проходящих чередой в моей памяти, словно по Аппиевой дороге необычности!

Например, Андре Бекле, единственный французский писатель, насколько мне известно, трижды женившийся на одной и той же женщине. Это уже достаточно говорит о том, как в нем были перемешаны постоянство и склонность к драматизму.

Его корни были во Франш-Конте, он учился в Безансоне, но родился от русской матери в Санкт-Петербурге, где отец преподавал в знаменитом кадетском корпусе.

Своими повадками, чертами и юмором Бекле напоминал рослого благовоспитанного крестьянина нашей страны. Но порой в его светлых глазах проносились тройки и метели. Этакая смесь Гоголя с Лафонтеном.

Будучи несравненным рассказчиком, Бекле мог часами завораживать вас своими волнующими или забавными рассказами, его проза была одной из самых прекрасных — проза поэта, изобретательная, щедрая, настоящая ювелирная лавка слова.

Он был во многом схож со своим закадычным другом Леоном Полем Фаргом, почти идентичен ему своей осведомленностью и любопытством — еще один «парижский пешеход»,[29]знавший самые укромные и неожиданные уголки столицы и накопленные ею необычные воспоминания; отличатся поразительной памятью на места, людей и имена, дружил с Жаном Кокто, с Жироду, который сразу после объявления войны позвал его к себе в Комиссариат информации… Как же так получилось, что Андре Бекле забыли еще до смерти, унесшей его только в 1985-м?

Самые крупные, самые серьезные критики того времени — Альбер Тибоде, Эдмон Жалу, Эмиль Анрио, Жан Полан — наперебой восторженно приветствовали первые шаги Бекле, которые назывались «Безымянный город», «Преддверие хаоса», «Самоубийство».

Да, как же получилось, что писателя из блестящей довоенной плеяды, включенного издательством «Нувель ревю франсез» в свой список наряду с Рильке, Прустом, Жидом, Бернардом Шоу и который какое-то время был равен Полю Морану, словно поглотило забвение?

Из пятидесяти книг и сотни рассказов, которые Бекле опубликовал, из всех этих романов, эссе, воспоминаний выплывает одно-единственное название, потому что режиссер Жан Гремийон снял по этой вещи фильм, принесший один из первых успехов Жану Габену, — «Сердцеед». Но никто уже не помнит, кем написано оригинальное произведение.

Даже если быть скупым на слово «гений», все равно Бекле можно назвать гениальным. Его бедой, возможно, был избыток дарований и то, что англичане называют «versatility» — разносторонность. Но у них это является достоинством, похвалой, а у нас то же слово употребляется с пренебрежением. Французы любят, чтобы авторы не меняли жанр и чтобы фабрика выпускала всегда один и тот же продукт.

Бекле же перескакивал с романа на стихи, с репортажа на биографию. Из-за одной из таких книг, удивительно предостерегающей, написанной в 1937 году об Адольфе Гитлере, он три года спустя угодил в список авторов, запрещенных Отто Абетцем.

Переводы русских писателей, путешествия на Кавказ, жизнь Ивана Грозного, тайные любовные связи Ленина, работа на пару с Леоном Полем Фаргом, полные волшебства воспоминания «О Санкт-Петербурге и Сен-Жермен-де-Пре» — все искушало его талант, и он был превосходен во всем.

И вдобавок — недостаток столь же серьезный, как и редкий у литераторов, — он не принимал себя всерьез.