Читать книгу "Честь Джека Абсолюта - Крис Хамфрис"

Джек ждал, затаив дыхание и, конечно, не шевелясь, чуть ли не придавив нос к щели. Из приоткрытой двери напротив кто-то выкинул на улицу возмущенно пищавшую кошку. Выразив свой протест громким мяуканьем, животное удалилось, и округа снова заполнилась одними лишь голосами монахинь, так вовремя разбудившими Джека.

Он ждал, почти не дыша. Ничто под ним совершенно не шевелилось. Минута, две, пять. Пение прекратилось. Все стихло. Потом фигура снова выдвинулась на улицу и быстро переместилась к оставленной открытой двери. Должно быть, это было сделано намеренно, под предлогом выдворения из дому надоедливой кошки. Так или иначе, ирландец моментально проник в палаццо, и дверь закрылась.

Джек продолжил наблюдение, причем, хотя его и мучила жажда, к вину больше не прикасался. Первые лучи рассвета застали его бодрствующим, а когда монахини снова завели свою песнь, давешняя дверь отворилась, выпуская того же гостя в плаще. На пороге он помедлил, быстро поцеловал протянутую ему женскую руку, после чего дверь захлопнулась, и Макклуни зашагал прямо по направлению к наблюдателю. Джек непроизвольно отпрянул, но успел заметить, что в маскировку ирландца входят черная борода, очки на носу и белый галстук на шее. Тернвилль говорил, что Олень сел в Саутгемптоне на корабль под видом священника-методиста. Похоже, он сохранял это обличье и по сей день.

Джек прислушивался к удаляющимся шагам, пока они окончательно не затихли, и лишь потом потянулся к вину.

— Добро пожаловать в Рим, — сказал он и осушил до дна фляжку.

* * *

Ответ на его сообщение о прибытии в Рим Оленя пришел в тот же день, однако все с тем же раздражающе кратким приказом. Но разве теперь, когда этот человек наконец объявился, не следовало поскорей захватить его? Джек понимал необходимость конспирации и соглашался с тем, что чем меньше шпионов знают друг друга в лицо, тем оно лучше, и все же сейчас он безусловно нуждался в поддержке полудюжины молодцов вроде Докинса, которым мог бы указать на ирландца. Что, если в прошлую ночь Хью появился здесь в первый и последний раз? Как можно рассчитывать, что столь азартный игрок, пусть даже изголодавшийся по супружеской ласке, засидится на месте? Наверняка он уже увлечен очередной авантюрой, направленной против Британии и ее короля. Но указаний действовать не поступало, да и что мог сделать Джек в одиночку? Ну, допустим, оглушит он ирландца, напав на него сзади с дубинкой, а потом-то как быть? Выходило, как это ни злило, что ему оставалось одно: подчиниться последней инструкции.

То есть наблюдать. Глядеть в оба.

Вечером, когда запели монахини, кто-то опять завозился внизу, и, хотя кошку на сей раз ниоткуда уже не выбрасывали, все остальное было проделано по той же схеме. Человек в плаще и шляпе скользнул в знакомую дверь, откуда вышел на рассвете. Джек оставил в дупле уведомление, но так и не обнаружил в чердачном окне простыни. Новых инструкций для него не было. Он снова вернулся в пустующий дом, опять с нарастающим раздражением проследил за приходом (а поутру — за уходом) Рыжего Хью, после чего в ущерб сну основательно повозился с томиком Геродота, выразив в шифровке все свои опасения. Враг в любой миг может исчезнуть. Почему они медлят? Почему не выходят на связь?

Лишь на пятый день, когда уже вконец ошалевший от злости и нетерпения юноша потерял всякую надежду, из окна ровно в восемь утра под звон колокола выбросили полосатую простыню. На сей раз Джек пренебрег осторожностью и поспешил к садам напрямик: через площадь Испании. Проходя мимо английского кафе, он ограничился тем, что опустил поля шляпы. К счастью, никто из соотечественников его не окликнул, и вскоре он оказался у заветной сосны. Бумага лежала на месте, но теперь на ней были начертаны не три уже примелькавшихся знака, предписывающих вести наблюдение, а целая серия цифр. Он побежал к себе, достал Геродота и взялся за расшифровку. Первые пять слов его воодушевили.

«Мы схватим их нынешней ночью».

Наконец-то! Это свершится. Его мучения кончились. Джека охватило столь сильное возбуждение, что он едва не забыл расшифровать сообщение до конца. Последние два слова гласили:

«Возвращайтесь домой».

Джек ошеломленно уставился на записку. Выходит, его даже не приглашают участвовать в задержании? Это больше чем пренебрежение, это уже оскорбление. Черта с два без его помощи они отыскали бы Рыжего Хью, а теперь от него избавляются, как от обузы!

Разумеется, он хорошо понимал, что это приказ, не подчиниться которому просто нельзя, но ведь и подчиняться можно по-разному. После всех этих бессонных ночей, всех этих бдений в покинутом доме ему ничего больше так не хотелось, как хотя бы одним глазком глянуть на процедуру захвата, а уж потом он с удовольствием занялся бы и собственными делами. Ибо, если они вдруг вообразили, что он уедет из Рима, не увидевшись кое с кем…

Дрожащими руками Джек потянулся к плошке с сухими листьями, и тут внезапно на нижнем этаже зашлась в лае собака. Возможно, из-за ее истошного гавканья, возможно, вследствие перевозбуждения ему никак не удавалось высечь искру, и чем больше он старался, тем больше злился. Тем паче что кремня Джек словно бы и не видел: мысли его целиком занимало оскорбительное распоряжение.

Наконец искры упали на листья, юноша, наклонившись, раздул огонек и поднес к нему листок бумаги. Он вспыхнул, а Джек, поворачивая записку, снова и снова бездумно вчитывался в ее первую фразу. И в тот момент, когда бумага уже начала понемногу чернеть, его что-то кольнуло. Пальцы жгло, но он все держал в них пылающую шифровку, сосредоточившись на словце, которому поначалу не придал значения, захлестнутый волной возмущения.

«Мы схватим их…»

Их. Схватим их.

— Дерьмо! — выругался Джек, роняя почти догоревший листок.

Он сунулся в плошку, разыскал среди пепла недотлевший клочок и снова вгляделся в искомое слово.

Ошибки не было. Их.

Тернвилль собирался захватить не одного только Хью. Он намеревался накрыть весь якобитский выводок. В том числе и… Летти!

* * *

Джек уставился в одну точку: заливистый лай внизу не давал ему сосредоточиться. Он сам считал, что взять ирландца под силу лишь команде громил вроде Докинса, и теперь вдруг живо представил себе, как кто-то из подобных скотов бросает Летти в какую-то вонючую камеру, а Тернвилль… Тернвилль… заходит в темницу и дает знак своему монстру приступить к…

Это невозможно. Этого нельзя допустить!

Стук в дверь грянул, как гром среди ясного неба, тем более что сопровождался он взрывом остервенелого лая и еще какими-то звуками, похожими на стенания. Потрясение оторвало Джека от размышлений и побудило к действию. Джек схватил плошку и вытряхнул еще тлеющий пепел в окно. В дверь молотили, и он, испугавшись, что не успеет спрятать Геродота в тайник, набросил на книгу камзол, выхватил шпагу и подошел к двери.

— Кто там, черт подери? Кто сюда рвется?

В ответ послышался новый взрыв лая и какое-то невразумительное ворчание. Лай был хорошо знаком Джеку… а потом он сообразил, кто так может ворчать. Не выпуская, однако, шпаги из рук, он повернул ключ и распахнул дверь. В комнату ввалился Уоткин Паунс, втащив с собой вцепившуюся в него собачонку.